Миссис Харрингтон, восседая на песочно-голубом диване, болтала с парочкой незнакомых мне людей, выговор которых без всяких объяснений свидетельствовал о том, что и они в Британии чужие. Пэмми сказала, на ужин придут всего лишь человек двадцать. По-моему, все были в сборе. Гости делились на две компании лондонских американцев на разных стадиях развития — друзей Пэмми и ее матери.

К матери явились мужчины банкирского вида в костюмах и их жены — моложе и выше мужей, в туфлях с более узкими, чем у моих, носами. Среди друзей Пэмми в пиджаке — из оранжевого бархата, с искусственным цветком в петлице — был лишь один. Мне в голову пришла мысль: если спросить у него про цветок, он наверняка заявит, что вставил его смеха ради.

Бар устроили в дальней части, под картиной с изображением растрепанной француженки-барменши. Пэмми, в свитере с поясом и широкой меховой отделкой вдоль ворота и по краю юбки, стояла у стойки. Я подумала: неспроста она вырядилась в мех. Специально по случаю праздника. Хорошо еще, не заставила гостей нацепить индейские украшения и утыкать головы перьями индейки.

Махнув рукой, я пошла к бару и остановилась посреди пути, заметив, кто стоит рядом с Пэмми.

Нет, не может быть.

Может.

Парень в оранжевом пиджаке где-то совсем близко произнес с подчеркнутой медлительностью:

— Ради смеха изменили графическое представление…

«И» и «р» слились в моей голове в сплошной дребезжащий поток. Или, может, у меня зазвенело в ушах. Либо подводило зрение.

Нет, не стоило и надеяться.

Пэмми, отвернувшись от собеседников, широко раскинула руки и бросилась мне навстречу, демонстрируя чудеса физики — в одной руке у нее был почти доверху наполненный бокал.

— Элли!

Нет, то, что я видела, мне не мерещилось. Просто продолжала шутить шутки судьба.

— Пэмми! — Обняв подругу, я пробормотала: — Убить тебя мало. Какого черта он тут делает?

Надо отдать Пэмми должное: она не стала прикидываться, будто понятия не имеет, о чем я, а во весь рот улыбнулась и бросила взгляд через плечо на Колина, который болтал с ее приятелями и выглядел до неприличия замечательно.

— Как говорится, если гора не идет к Мустафе…

— К Магомету, — процедила я сквозь стиснутые зубы.

Пэмми махнула рукой:

— Все равно.

— Да ладно, мне плевать.

— Не сомневаюсь.

— То есть…

— Иди скорей чего-нибудь выпей, Элли. Подними настроение.

— Кто сказал, что оно у меня плохое?

Пэмми махнула рукой:

— Мы с тобой дружим уже двадцать лет.

— Двадцать один, — пробормотала я, но Пэмми уже шла прочь. С математикой она всегда была не в ладах.

Впрочем, речь шла не о математике. За двадцать один год дружбы я прилично от нее натерпелась. И она от меня. Но сегодняшняя ее выходка не вписывалась ни в какие рамки. Теперь пусть целый год ходит передо мной на задних лапках.

Могла бы хоть заранее предупредить.

Бог с ней, подумала я. А выпить правда не помешает. Во всяком случае, взять в руку бокал. Так и общаться проще, и чувствуешь себя увереннее. Словом, со спиртным, как ни крути, лучше. Еще бы беззаботно рассмеяться да сделать вид, что мне здесь очень уютно.

Колин стоял у бара, точно полузащитник, охраняющий ворога, или… что они там охраняют.

«Ну что ж, — сказала себе я, — будь что будет. Вот сейчас подойду и, чтобы убедиться, что он для меня ни больше ни меньше, чем любой другой парень в этой комнате, как ни в чем не бывало скажу "привет"».

— Привет! — воскликнула я, взмахнув рукой. — Как поживаешь?

М-да, не стоило приветствовать его так воодушевленно.

— Нормально. — Вот это другое дело. Колин был само спокойствие. — А ты?

— Водку с тоником, пожалуйста, — сказала я человеку за стойкой. Мать Пэмми позволяет пить в своем доме лишь светлые напитки, чтобы не испортили ковры. Такие правила заведены у них еще с нью-йоркских времен. Нам с Пэмми разрешали пить кока-колу лишь па кухне и в игровой. — У меня тоже все хорошо, — сказала я через плечо Колпну. — Все по-старому.

Бармен взял смешную маленькую бутылочку с тоником, не большую пластиковую, как у нас в Америке. В ней ничего не оказалось. Бармен наклонился, чтобы достать из-под стола новую.

Колин упер в стойку локоть.

— Ты без Джея?

Джей? Ах да.

— Он улетел на праздник домой.

— Без тебя?

Бармен все возился над коробкой и звякал бутылками. Меня так и подмывало шлепнуть его по плечу и сказать: «Не напрягайся. Налей мне одной водки». Чего угодно, лишь бы скорее взять бокал и уйти.

— Знаешь ведь, как бывает в жизни, — пробормотала я, стараясь не пялиться на беднягу бармена. — Приходится с головой отдаваться работе.

— Сочувствую. — Особого сочувствия в голосе Колина не прозвучало.

— Не стоит. — Я взяла у бармена долгожданный бокал и улыбнулась Калину светски холодной улыбкой. — Пойду поздороваюсь с матерыо Пэмми. Приятного вечера.

— И тебе того же. — Колин приподнял руку с бокалом.

— Еще увидимся. Поку.

Я в самом деле сказала «поку», не «пока». В волнении чего только не выкинешь.

С матерыо Пэмми поздороваться и в самом деле следовало, и я пошла туда, где сидела ее компания, размышляя, как можно выставить себя такой дурой за разговором из нескольких ничего не значащих фраз. Я оглянулась на Колина. Он на меня не смотрел.

Да как у него хватало наглости относиться ко мне столь пренебрежительно, тогда как я из кожи вон лезла, чтобы всем показалось, будто это я на него чихать хотела?! Как непорядочно с его стороны!

Постой-ка! Какая разница? Теперь не имеет значения, что думает про тебя Колин Селвик.

Я сделала глоток водки с тоником. Водки было больше, тоника меньше, и вкус отдаленно напоминал жидкость для мытья окон (нет, жидкость для мытья окон мне пробовать не доводилось, но, подозреваю, вяжет во рту от нее не меньше). Еще немного, и я не только забыла бы про то, что не должна обращать на Колина особого внимания, но и вовсе разучилась бы мыслить. От единственного глотка онемели губы.

Поставив бокал на столик рядом с неестественно сочным растением в горшке, я подошла к матери Пэмми.

Миссис Харрингтон по-прежнему восседала на голубом диванчике. Ее пепельно-светлые волосы длиной по плечи поблескивали, как бомбейский сундук в прихожей. Широкоскулое лицо с вздернутым носом красотой не отличалось, но притягивало взгляд. Наблюдая за ней, я уяснила еще в детстве: ухоженность и обаяние куда важнее просто красивых черт.

Лет через двадцать Пэмми станет точь-в-точь такой, как теперь ее мать. По-моему, они и сейчас походят одна на другую, но Пэмми, если ей сказать об этом, пустится жарко спорить.