— Не вижу ни причины, ни цели. — Я открываю дверь — день чудесный, солнечный и холодный.

— Понимаю, это трудно.

— Ради чего? Пары киберперчаток? — Мы идем по заледенелому скользкому снегу. — Микромеханической мухи? Кто убивает инжекторным ножом и почему?

— Наркотики. Так или иначе, Илай имел несчастье связаться с Джеком или наоборот. Он принимал средства для наращивания мышечной массы. Очень опасные средства. Вероятно, пользовался ими, а поставщиком был Джонни или кто-то из «Отуола». Мы не знаем. Но тот факт, что Илая убили, когда он вышел из дому с флайботом и направлялся на встречу с отчимом, далеко не случаен. Это мотив.

— Но зачем Филдингу флайбот? И что ему за дело до встречи отчима с пасынком?

Мы медленно, шажок за шажком, идем к парковочной площадке.

— Черт, настоящий каток, — жалуюсь я. О том, чтобы посыпать дорожку песком, никто и не подумал. И вообще, здесь все делается кое-как.

— Мне очень жаль, что в этом деле расставлены уже все акценты. Связь — наркотики. Не уличные наркотики. И конечно, «Отуол». Огромные деньги. Война. Потенциальное насилие в международном масштабе.

— Если все так, как ты говоришь, то выходит, что Джек шпионил за Илаем. Вмонтировал в наушники записывающее устройство и проследил за ним до Нортон’с-Вудс. Но это имело бы смысл, если бы убийца преследовал цель предотвратить встречу Илая с отчимом. Как еще Джек мог узнать о планах Илая? Только если следил за ним. Или сам, или с чьей-то помощью.

— Сомневаюсь, что Джек имел какое-то отношение к наушникам.

— Вот и я о том же. Джек не интересовался ни такого рода технологиями, ни компаниями вроде «Отуола». Думаю, ты говоришь не о Джеке. Он слишком нетерпелив, слишком прост, чтобы сделать то, что ты ему приписываешь. — Я едва не сказала «примитивен», потому что эта примитивность всегда была частью его обаяния. Его гедонизм, увлеченность спортом, прямолинейность. — И наушники… Наушники наводят на мысль, что здесь замешан кто-то еще.

— Я понимаю твои чувства. Понимаю, почему ты хочешь так думать.

— А доктор Зальц знал, что его дорогой пасынок увлекается наркотиками и незаконно владеет оружием? Он, случайно, не упомянул о наушниках? Не назвал людей, с которыми мог быть связан Илай?

— О наушниках не знал ничего, о личной жизни Илая — очень мало. Только то, что тот беспокоился о своей безопасности. Знаю, Кей, тебе нелегко это слышать.

— А что именно его беспокоило? — Я думаю, что кто-нибудь обязательно поскользнется здесь, сломает что-нибудь и предъявит счет ЦСЭ.

— Илай участвовал в опасных проектах, его окружали не слишком хорошие люди. Так описал ситуацию сам доктор Зальц. Объяснить предстоит еще многое, и не совсем то, что ты себе представляешь.

— Он знал, что у его пасынка есть незаконное оружие? — повторяю я свой вопрос.

— Не знал. Думаю, Илай не сказал ему об этом.

— Слишком много предположений.

Я останавливаюсь и смотрю на Бентона. Наше дыхание светлыми струйками улетает в холодный воздух. Мы стоим у дальнего края площадки, возле ограждения.

— Илай знал, как доктор Зальц относится к оружию. А «глок» ему, возможно, дал или продал Джек.

— Или кто-то еще. И кольцо с гербом Донахью ему тоже дал кто-то. И в то, что Илай занимался тхеквондо, поверить трудно. — Я оглядываю чужие внедорожники, но не смотрю на агентов, удобно устроившихся в них. Я вообще ни на кого не смотрю и только заслоняюсь ладонью от солнца.

— Он и не занимался, — говорит Бентон. — И футболист, Уолли Джеймисон, тоже не занимался, но пользовался спортзалом. Возможно, Илай тоже бывал в этом спортзале.

— Илай совсем не похож на человека, посещающего спортзал. Мускулатура совершенно не развита.

Бентон направляет брелок на черный «форд-эксплорер», и дверца открывается с бодрой трелью.

— И зачем Джеку его убивать? — снова спрашиваю я, потому что это выглядит бессмыслицей. Но может быть, постичь логику мешает усталость. Недосып, шок, утомление…

— Нам неизвестно, чем еще занимался Джек, какие незаконные сделки проворачивал, связан ли как-то с «Отуолом» и Джонни Донахью и какие еще сюрпризы тебя ждут. Нам неизвестно, чем он занимался в ЦСЭ и как зарабатывал деньги, пока тебя не было, — говорит Бентон, открывая мне дверцу. — Я знаю не все, но достаточно, и ты была права, когда спросила, что делал во дворе Марк Бишоп. Во что он играл. Я тогда не смог ответить на твой вопрос. Марк занимался у Джека, как дала понять миссис Донахью, в группе для детей от трех до шести лет. Занятия начались в декабре, и мальчик отрабатывал во дворе свои любимые удары, когда там появился тот, чье имя мы теперь знаем. И опять же, скорее всего, ты была права насчет того, как это произошло.

Бентон идет к своей дверце, а я открываю сумочку и нетерпеливо ищу солнцезащитные очки. На коврик падают ручки, помада, тюбик с кремом, но очков, увы, нет. Наверное, оставила где-то. Может быть, в Довере, который я уже почти не помню. Кажется, это было сто лет назад. Сейчас мне просто тошно от всего происходящего, и слова Бентона, что я права насчет чего-то, ничуть меня не радуют. Наплевать, кто там прав, если вообще кто-то прав. Я просто этому не верю.

— Марк увидел человека, которому он доверял. Это был его инструктор по тхеквондо. Он вовлек его в некую придуманную игру и убил, — продолжает Бентон, заводя мотор. — А потом придумал, как переложить вину на Джонни.

— Вот этого я не говорила. — Я собираю и запихиваю вещи в сумку, набрасываю и защелкиваю ремень безопасности.

— Чего этого? — Бентон вводит адрес в джи-пи-эс.

— Не говорила, что Джек придумал, как убедить Джонни в том, что это он вогнал гвозди в голову Марка Бишопа. — В салоне тепло, в стекло бьют лучи солнца.

Я снимаю куртку и бросаю ее на заднее сиденье, где стоит большая коробка с ярлыком почтовой службы «Федерал экспресс». Кто получатель, меня не интересует, может быть, какой-то агент, знакомый Бентона, может быть, тот самый Дуглас, с которым мне, похоже, предстоит скоро познакомиться. Я еще раз затягиваю ремень, так сильно, что сдавливаю грудь и сердце начинает колотиться.

— Я не имел в виду конкретно тебя. Вопросов все еще остается много, — говорит Бентон. — И ты нужна нам, чтобы найти как можно больше ответов.

Мы сдаем назад, выезжаем со стоянки и ждем у ворот. Не знаю почему, но я чувствую, что мной манипулируют, меня направляют. Пожалуй, еще никогда я не ощущала себя такой ненужной, как будто я некая досадная помеха, мириться с которой люди вынуждены в силу занимаемой мною должности и требований политкорректности, но которую не принимают всерьез.

— Я думал, что видел все. Предупреждаю, Кей, там плохо, — глухо и устало произносит Бентон.

Серый каркасный дом со старым каменным фундаментом и погребом построил какой-то морской капитан в далекие уже века. Обращенный к морю, облезлый и ободранный, он стоит одиноко в самом конце узкой, обледенелой улицы, торопливо и кое-как посыпанной песком. Там, где упали сломанные ветви, прихватившая замерзшую землю ледяная корка треснула и поблескивает, как битое стекло под высоким солнцем, слепяще ярким, но скупым на тепло.