— Не всегда, Жозетта. Перед нами самый непреодолимый из засовов.

— Какой именно?

— Память, утонувшая в стоячей тине озера. Моя память заблокирована камнями, моей собственной ловушкой, моим падением на тропе. Такой блок не откроет ни один пират.

— Засов за засовом, последовательно и терпеливо — так действует хороший хакер, — не согласилась Жозетта, сгребая угли в камине. — Нельзя открыть дверь номер девять раньше двери номер восемь. Понимаете, комиссар?

— Да, Жозетта, — почти весело ответил Адамберг.

Жозетта методично укладывала головешки вдоль полена.

— Прежде чем взяться за память, — продолжала она, указав на уголек щипцами, — нужно разобраться с пьянкой в Халле и вчера вечером.

— Там тоже непроходимый барьер.

Жозетта упрямо покачала головой.

— Я знаю, Жозетта, — вздохнул Адамберг, — что вы пробирались в файлы ФБР, чтобы расслабиться. Но в реальной жизни засовы не открываются так же просто, как в компьютере.

— Не вижу никакой разницы, — отозвалась Жозетта.

Адамберг протянул ноги к камину, продолжая медленно крутить палочкой в воздухе и наслаждаясь теплом. Доказанная невиновность брата возвращалась к нему, как бумеранг, оттесняя с привычных позиций, меняя угол зрения, раскрывая запретные места, где мир, казалось, незримо менял текстуру материи. Он не знал, что именно менялось, но точно осознавал, что в другое время, еще вчера, он никогда не рассказал бы хрупкой хакерше в синих с золотом теннисных туфлях историю о дочери Севера Камилле. Но он это сделал, рассказал все, с самого начала до давешнего пьяного бреда.

— Видите, — сказал Адамберг. — Проход закрыт.

— Можно, я возьму палочку? — робко спросила Жозетта.

Адамберг протянул ей ветку. Она разожгла ее в огне и снова принялась чертить оранжевые круги.

— Почему вы ищете переход, если сами его закрыли?

— Не знаю. Скорее всего, потому что там воздух, без которого человек либо задыхается, либо взрывается. Как Страсбургский собор с забитыми окнами.

— Что вы говорите? — удивилась Жозетта. — Они забили окна? Но зачем?

— Никто не знает. — Адамберг сделал неясный жест. — Но они это сделали. Драконами, миногами, собаками, жабами и одной третью жандарма.

— Понимаю, — сказала Жозетта.

Она бросила веточку на подставку, отправилась на кухню, принесла два стакана для портвейна и дрожащими руками поставила на ограждение камина.

— Вы знаете его имя? — спросила Жозетта, разливая вино по стаканам и вокруг.

— Трабельман. Одна треть Трабельмана.

— Я имела в виду ребенка Камиллы.

— А… Я не спрашивал. Был пьян.

— Держите. — Она протянула ему стакан. — Он ваш.

— Спасибо.

— Я не о стакане, — уточнила Жозетта.

Она начертила еще несколько кругов, допила вино и передала палочку Адамбергу.

— Ну вот, — сказала она, — я вас оставляю. Это был маленький засов, но он пропускал воздух. Возможно, даже слишком много воздуха.

Данглар строчил, слушая сообщение квебекского коллеги.

— Сделай это как можно быстрее, — сказал он. — Адамберг разгадал серию судьи. Теперь все сходится. И все очень серьезно. До сих пор не вписывается в схему только убийство на тропе. Не отступайся… Нет… Сделай это… Послание Сартонны ничего не будет стоить, прокурор на суде камня на камне от него не оставит. Да… Точно… Он еще может выкрутиться, так что действуй.

Данглар попрощался и повесил трубку. У него было омерзительное чувство, что все висит на волоске. Он может все выиграть или все проиграть одним махом. У него осталось мало времени и почти не осталось надежды.

Адамберг и Брезийон договорились встретиться в тихий послеобеденный час в небольшом уютном кафе Седьмого округа. Комиссар шел на свидание, низко опустив голову в арктическом шлеме. Накануне вечером, после ухода Жозетты, он долго сидел, рисуя веточкой в темноте огненные круги. С того дня, когда он от нечего делать пролистал в отделе газету, ему пришлось пережить ураган и спасаться в бурю на плоту, на который Нептун пять недель и пять дней насылал жестокие ветры. Жозетта, его личный гениальный хакер, попала в яблочко — он удивлялся собственной тупости. Ребенок был зачат в Лиссабоне — его ребенок. Эта ошеломительная правда успокоила прежнюю бурю, но раздула ветер тревоги в непосредственной близости от него.

«Вы — законченный кретин, комиссар». Конечно, кретин, раз ничего не понял. Данглар хранил секрет, как надгробная плита. Камилла тоже ничего ему не сказала, и он сбежал, скрылся в далекой дали. Так же далеко, как живущий в ссылке Рафаэль.

Теперь Рафаэль мог отдохнуть, а вот ему останавливаться нельзя. Засов за засовом, приказала хакерша Жозетта, обутая в огромные синие тенниски. Тропа им не поддавалась, зато Фюльжанс оказался в пределах досягаемости. Адамберг толкнул вращающуюся дверь шикарного заведения на углу авеню Боске. Несколько посетительниц пили чай, одна дама потягивала пастис. Он заметил окружного комиссара — тот сидел на обтянутой красным бархатом банкетке и напоминал серый мраморный бюст. На лакированной столешнице стоял стакан пива.

— Снимите это, — немедленно приказал Брезийон. — Вы похожи на крестьянина.

— Это мой камуфляж, — пояснил Адамберг, кладя шлем на стул. — Арктическая придумка — закрывает глаза, уши, щеки и подбородок.

— Переходите к делу, Адамберг. Я и так пошел вам на уступку, согласившись на встречу.

— Я просил Данглара проинформировать вас о том, что произошло после эксгумации. Возраст судьи, семья Гийомон, убийство матери, рука онёров.

— Он все сделал.

— И что вы об этом думаете, господин окружной комиссар?

Брезийон закурил одну из своих толстых сигарет.

— Неясность остается в двух пунктах. Почему судья добавил себе пятнадцать лет? Понятно, что после убийства матери он сменил имя. В маки это было легко провернуть. Но возраст?

— Фюльжанс ценил власть, а не молодость. Он получил диплом юриста в двадцать пять лет — так на что ему было надеяться после войны? Он не желал медленно карабкаться вверх по карьерной лестнице. С его умом и несколькими фальшивыми рекомендациями он мог быстро подняться до самых высот. При условии, что возраст позволит ему на них претендовать. Зрелый возраст был необходим для осуществления честолюбивых замыслов. Через пять лет после побега он уже был судьей в Нанте.

— Ясно. Второй момент: в Ноэлле Кордель нет ничего, что указывало бы на нее как на четырнадцатую жертву. Ее имя не имеет никакого отношения к онёрам маджонга. Так что вы для меня — все еще убийца в бегах. Все это не опровергает обвинений в ваш адрес, Адамберг.