Сэм была сама не рада, что начала этот разговор. Она не хотела огорчать Моргана и заставлять человека вспоминать то, что он хотел забыть.

– Вы вернетесь в Сити? – спросила она, чтобы сменить тему.

Он покачал головой:

– Я больше не хочу жить такой жизнью, а чего хочу, пока не понял. Наверное, мне нужно время, чтобы прийти в себя. Вот по­чему я не тороплюсь вступать с кем-нибудь в связь. – Морган за­глянул ей в глаза. – Точнее, не торопился, – добавил он.

Эта оговорка была достаточно красноречивой. Сэм тревожно закусила губу, ожидая продолжения. Настал момент истины; Морган должен сказать, что она ему нравится. Не может же она сказать это первой!

– Вы закончили? Все в порядке? – Официантка составила тарелки в стопку и еще раз призывно улыбнулась Моргану. – Хотите десерт?

Сэм бросила на нее убийственный взгляд, но было поздно: мо­мент истины прошел.

Должно быть, Морган почувствовал то же самое. Он откинул­ся на спинку стула, и тоненькая ниточка, которая на мгновение протянулась между ними, сразу оборвалась.

– Было очень приятно стать самому себе хозяином, перестать носить рубашки с французскими манжетами и не выходить из дома в шесть утра, чтобы успеть на совещание во Франкфурте-на-Майне.

– А я думала, что у вас никогда в жизни не было приличной рубашки! – весело призналась Сэм.

– Вам не нравится, как я одеваюсь? – спросил он, посмотрев на свою выцветшую голубую рубашку, а заодно и на поношенные джинсы с потертыми швами.

– Нравится, – добродушно ответила Сэм, чувствуя, что ей снова стало с ним легко и просто.

Они немного поболтали, съели мороженое, выпили кофе, а потом дернулись домой на такси. Ноги Моргана, обтянутые джин­сами, занимали все свободное пространство, но это не мешало Сэм смеяться всю обратную дорогу. Именно это ей больше всего и нравилось: Бенсон постоянно смешил ее.

Николь в сотый раз за утро открыла пудреницу и проверила макияж.

– Скоро зеркало треснет, – как всегда, хихикнула мать.

– Не болтай, – одернула ее бабка. – По крайней мере, девоч­ка смотрит в зеркало, когда красится. А тебе лишь бы намазать глаза и намалевать губы.

Николь тяжело вздохнула. Они грызлись с той минуты, как выш­ли из дома и сели в такси. Сначала бабка проворчала, что глупо тратить кучу денег на такси, если можно прекрасно добраться автобусом. В ответ Сандра сказала, что семье Тернер пора перес­тать считать каждую копейку, и добавила, что видела в «Харродс» очень симпатичную сумочку всего за двести фунтов. Скоро Ни­коль разбогатеет, и тогда они будут все покупать только в «Хар­родс».

– «Харродс»?! – завопила бабка так, что таксист вздрогнул. – Еще чего! Мадам, когда я была .в вашем возрасте, то и не мечтала покупать сумочки, которые стоят столько же, сколько прилич­ные пальто для всех членов семьи!

Они продолжали препираться, а Николь смотрела в окно. Нужно было сказать в «Титусе», что она круглая сирота и приедет на встречу с потенциальными администраторами одна. Но Дариус настоял на том, чтобы она привезла родных для моральной поддержки.

– Для нас это в высшей степени необычный случай, – сказал он. – К тому времени, когда мы подписываем договор, у большинства артистов уже есть администратор. Но Сэм Смит хочет, чтобы вам подыскали самого достойного. Человека, которому можно доверять.

Николь не знала, может ли она доверять самому Дариусу. Она сомневалась в том, что кому-то вообще можно доверять, но ей давали шанс, и она была обязана им воспользоваться. Встреча с представителями менеджерских компаний в конференц-зале «Ти-туса» была назначена на половину одиннадцатого, а потом Сэм с Дариусом собирались повезти Тернеров обедать. Николь молила небо, чтобы к тому времени мать и бабка утихомирились. По час­ти моральной поддержки они были не мастера.

Когда через полчаса Тернеры вошли в шикарный вестибюль «Титуса», грызня возобновилась. Теперь они ссорились из-за цвета волос. Это был любимый конек обеих. Сандра, верная по­клонница Голди Хоун, всегда считала, что «блондинки имеют преимущество», в то время как ее мать, убежденная католичка, пребывала в уверенности, что грешно менять дарованное тебе господом.

– А теперь и Николь туда же, – проворчала Рини Тернер. Ее темные с проседью волосы не знали, что такое краска.

– Ей идет, – возразила Сандра. – Неужели лучше таскаться по городу с седыми космами, как у старой английской овчарки?

– Ах, овчарки? – взвилась Рини. – Как ты смеешь обзывать мать!

Николь, у которой переворачивались внутренности при мысли о предстоящей встрече, решила, что с нее достаточно. Она резко встала и со скрежетом отодвинула стул.

– Я привезла вас сюда для помощи! – бросила она обеим. – Думала, что это пойдет мне на пользу, а вы только и знаете, что устраивать дурацкие ссоры! Если сейчас же не прекратите, воз­вращайтесь домой. У меня и так хватает забот.

Бабка и мать тут же прикусили языки.

– О боже… Детка, ты права, – сказала пристыженная Ри­ни. – Прости нас обеих. Мы просто очень переживаем за тебя.

– А я что, не переживаю? – буркнула Николь.

– Ты кажешься совершенно спокойной, – утешила ее Сандра.

Николь снова села и безвольно опустила руки. Она хотела ска­зать им, что все это неправда и что ей очень страшно. Но делать этого было нельзя. Они надеялись только на нее. И должны были знать, что она готова к любым испытаниям, которые могут вы­пасть на долю семьи Тернер.

– Я действительно спокойна, – бодро сказала она. – Нерв­ничать не из-за чего. Мы встретимся с пятью разными администраторами и выберем лучшего – вот и все. Но мне будет легче сосредоточиться, если вы перестанете грызться.

Мать и бабка посмотрели на нее с гордостью. Их Николь силь­ная, умная и красивая. Ничего не боится и сумеет справиться с этими типами из компании звукозаписи. И в кого она такая уро­дилась?

В вестибюль спустился Дариус, проводил их в конференц-зал, а сам отправился к Сэм, чтобы сообщить о приезде Тернеров.

– Он хорошо воспитан, этот мальчик, – заметила Рини. – Такой симпатичный и с такими хорошими манерами. А я-то ду­мала, что в этих звукозаписывающих компаниях работают сплош­ные наркоманы. Жаль, одеваться не умеет.

Хотя Николь нервничала, эта фраза заставила ее улыбнуться. Лично она считала, что поношенная парусиновая куртка, про­стая белая майка и черные холщовые брюки прекрасно смотрят­ся на длинном худощавом теле Дариуса. Его светлые волосы бы­ли покрыты лаком и торчали гай самыми немыслимыми углами к черепу. Это был стиль «фанк», призванный пугать окружающих, од­нако Дариус все равно выглядел юным и каким-то беззащитным.

В его добром, открытом лице было что-то, вызывавшее дове­рие. Говорившее о том, что Дариус Гуд любит животных, уступа­ет место в метро старушкам и никогда не говорит девушке, что позвонит ей, если не собирается этого делать.