— Ну-ну, что ты, — Саваоф Теодорович ласково погладил Еву по голове, осторожно вытер мокрые горячие дорожки тыльной стороной ладони и обнял так бережно, как обнимал когда-то очень давно лишь единственную на свете душу. — Тебе не нравится? Если хочешь, могу вернуть всё, как было.

— Я… Я…

Ева осторожно подняла взгляд на Саваофа Теодоровича, заглянула ему в глаза и в очередной раз поразилась их красоте. Много с чем можно было сравнить его глаза: с маслинами и чёрным чаем, когда его душа была спокойна и сердце билось, как самый надёжный механизм в мире, с гречишным мёдом или тёмным муранским стеклом, когда косые лучи солнца проникали сквозь полупрозрачные занавески и зажигали в его радужках яркие янтарные искорки, графитом или недавно остывшим углём, когда злость клокотала в груди и угрожала выплеснуться наружу вязкой лавой, с янтарём или гранатом, когда в них плясал огонь ярости и неумолимо сжигал всё на своём пути. Они никогда не бывали «просто карими», и Ева не знала среди своих знакомых другого человека, у которого глаза передавали бы такой же широкий спектр эмоций, как у Саваофа Теодоровича.

— Ева Викторовна, мы проанализировали результаты МРТ и, к сожалению, не выявили у Вас никакой патологии, вызвавшую потерю зрения… — начал прямо с порога резко вошедший врач и растерянно остановился, увидев в палате, кроме пациентки, постороннего посетителя. Саваоф Теодорович вежливо поздоровался с доктором, уступая ему место рядом с Евой.

— Доктор, Вы не поверите, но ко мне уже вернулось зрение.

Врач действительно в это не поверил, он сделал это лишь после того, как окулист принёс ему заключение о стопроцентном зрении Евы. Саваоф Теодорович был крайне доволен собой, отчего постоянно улыбался себе в усы, как кот, объевшийся сметаны, а Ева не могла не улыбнуться, глядя на него. Саваоф Теодорович просидел рядом с Евой почти весь день и ушёл только поздно вечером, когда заботливая нянечка проходила по всем палатам и выгоняла особо настойчивых посетителей. Всё это время они общались на «ты», причём Ева этого даже не заметила, но, конечно, это не ускользнуло от внимания Саваофа Теодоровича. Он долго ещё бродил по ночным улицам города, впитывая в себя его яркие разноцветные огни, его жизнь и энергию, и ему даже казалось, будто они придавали ему сил, словно он становился всё могущественнее и могущественнее… Сейчас он, как говорится, мог свернуть горы. Для кого? Об этом он не думал, и, наверное, даже хорошо, что он об этом не подумал, потому что, кто знает, какая реакция была бы у его мятежной и не привыкшей к поражениям души.

Глава 20. Отголоски прошлого

Я думаю, у каждого человека было такое состояние, когда хочется начать новую жизнь, и вроде бы ты её уже начал, но прошлое нет-нет да и напомнит о себе, причём именно тогда, когда ты его совсем не ждёшь, и от этого поневоле становится грустно. А напоминает оно о себе совершенно по-разному: это может быть случайно встреченный в поликлинике старый знакомый, с которым ты всячески стараешься не пересечься и, в конце концов, сталкиваешься с ним лицом к лицу уже у самого выхода; это может быть странная смска от человека, с которым ты не виделся уже три года и мысленно похоронил его в глубинах безвозвратно ушедшего времени, а он вдруг ожил и почему-то хочет встретиться с тобой; это могут быть события, которые, как ты думал, уже никогда не повторятся, как вдруг они слишком стремительно разворачиваются прямо у тебя на глазах, однако ты ничего не можешь сделать, и тебе только остаётся кусать от обиды локти. Странные тогда чувства рождаются в душе: вроде бы ты и рад встретить своего старого друга, но стоит ему сказать многообещающее «До встречи!» и скрыться за поворотом, как улыбка медленно сползает с твоего лица и хочется рвать на себе волосы от досады.

Ещё более странная ситуация происходит, когда вы меняетесь местами: ты, словно на крыльях ветра, летишь навстречу человеку, которого мечтал встретить последние три года, а он, к твоей великой печали, быстро перебирает в голове пути отступления и уже продумывает, какие отговорки будет использовать, чтобы больше никогда с тобой не пересекаться. Тогда ещё больнее становится на душе: тебе хочется наговориться с ним, чтобы этого хватило до следующей такой же случайной встречи, но он, как назло, отвечает лишь односложными фразами, словно только что забыл абсолютно все слова, и вы оба мучаетесь от пожирающей изнутри неловкости. В конце концов, ты умоляюще просишь его встретиться как-нибудь ещё раз, прекрасно понимая, что этого никогда не произойдёт, а он, будто издевается, обещает написать тебе, когда будет свободен. И тишина.

К чему было это длинное вступление, после которого у читателя наверняка промелькнула мысль, что автор думает о людях слишком плохо? К тому, что Ева сейчас испытывала весь спектр вышеописанных эмоций. Она сидела с каменным лицом около кабинета психиатра, потому что, пока она ждала своей очереди, уже успела встретиться со своей старой знакомой, выслушать, что она ни капельки не изменилась, ответить ради приличия тем же, на вопрос, где она работает, процедить сквозь зубы, что она ещё учится, и, мысленно радуясь, что у неё хватило сообразительности не продолжать эту тему, ретироваться на первый этаж якобы в регистратуру, в надежде, что за это время знакомая куда-нибудь денется. Что ж, её желание исполнилось: когда Ева вернулась к кабинету врача, её уже не было, и девушка вздохнула с облегчением, потому что для неё не было большей муки, чем встречать старых знакомых. Немного было людей, с которыми она бы снова хотела повидаться, а если быть точным, таких людей не было.

Дверь кабинета открылась, и чей-то приглушённый голос неохотно позвал Еву. Внутри было на удивление сумрачно, в отличие от других больничных кабинетов, бьющих по глазам своей белизной: окна в кабинете не было, а потому единственным источником света была большая старая лампа, чей желтовато-грязный цвет придавал угрюмому лицу врача неприятный песочный оттенок. Неизвестно, чем руководствовался здешний доктор: то ли он старался экономить электричество и поэтому не включал верхний свет, то ли за года, проведённые в этой маленькой комнатке, его глаза привыкли к вечному полумраку настолько, что тот стал необходимостью, то ли приглушённый свет по-своему действовал как на самого врача, так и на пациентов, создавая нужную атмосферу, хотя, насколько было комфортно общаться в подобной обстановке, Ева могла бы поспорить. Сам доктор имел довольно специфичную внешность: тёмно-серые,