Фланговые отряды вооружили двумя пушками с компанейских кораблей, ещё три сняли с «Невы» для Баранова. Когда орудия грузили на катер и шлюпки, Фёдор Иванович обратился к Лисянскому:

— Дозвольте с ними пойти!

Капитан окинул взглядом бравого молодца в мундире поручика Преображенского полка, вооружённого двумя пистолетами и двумя саблями. Пушки пушками, но граф явно готовился к рукопашной.

— Бог в помощь, — коротко сказал Лисянский.

Баранов готовился к приступу, однако брать Шисги-Нуву с наскока не спешил — надеялся, что вождь колюжей одумается, когда увидит под своими стенами тысячное войско, и дело будет улажено миром. Поэтому первыми заговорили пушки. С флангов крепость обстреливали Арбузов и Повалишин, с фронта канонирами командовал Фёдор Иванович. Пробить толстенные вековые стволы не удавалось, ворота не дрогнули, а ядра, которые перелетали стену, вряд ли наносили осаждённым серьёзный урон. Когда же Баранов скомандовал алеутам приблизиться к крепости, оттуда часто загремели выстрелы: похоже, у тлинкитов было не меньше ружей, чем у атакующих, — около двухсот. Войско поспешило снова отойти на расстояние, недосягаемое для пуль.

— Подождём, — решил Баранов, — время ещё есть. И они пускай крепко подумают. Людей-то к чему зазря губить?

— Шар бы воздушный нам сюда! — мечтательно сказал ему Фёдор Иванович. — Сверху-то сразу видно, как у них крепость устроена, сколько там народу и как обороняются… А я бы им вообще на головы мешки с порохом сбросил. Как рвануло бы да пожар начался, куда этому Катлиану деваться? Сам бы вышел наружу как миленький.

Граф пересказал Баранову свой полёт на шаре и мысли генерала Львова насчёт пользы воздухоплавания для военного дела — правда, мысли выдал за свои. Александр Андреевич слушал поручика с полуулыбкой: врёт, поди… Впрочем, Фёдор Иванович с горящими глазами и огромными бакенбардами был ему симпатичен. Историю, конечно, творят люди постарше, но — руками таких вот молодцов, переполненных фантазиями и рвущихся в бой…

— Вы в деле первый раз? — спросил Баранов, и графу пришлось признать, что по сию пору доводилось ему драться лишь на дуэлях, да ещё в нукугивской схватке поучаствовать.

— А почему колюжи взбунтовались? — в свою очередь поинтересовался граф. — У вас ведь был договор, они форт разрешили построить, и зверья, говорят, здесь всем охотникам хватит.

Александр Андреевич снял шлем и вязаный подшлемник, утёр ладонью вспотевшую лысину и вздохнул.

— Из-за денег всё, — сказал он. — Катлиана шаман подзуживал, старый Стунуку, но ему не деньги нужны, он за родича погибшего мстит. А вождь молодой, умный. Я ему подарки дарил богатые, меха у него за хорошую цену покупал. Катлиан сидел бы спокойно, кабы его англичане с нами не стравливали. Пушнину стали брать у него в обход меня — сами или через американцев. Взамен везли ружья, порох и свинец, я-то ружьями не торгую, они же не святым духом появились… Британцы Катлиану поддержку обещали, чтобы над всеми колюжами мог верховодить и над остальными местными. А главное, жадность в нём пробудилась. На форте склад был. Мои люди, почитай, больше двух тысяч бобровых шкур купили у Катлиана, он за них деньги получил — и склад захватить решился, чтобы шкуры эти снова продать, только уже англичанам. У индейцев такого не водится, англичане его надоумили, точно знаю!

Чудно было Фёдору Ивановичу это слушать. Его учили войне, не объясняя, зачем люди воюют. Казалось бы, и так понятно: за честь свою надо стоять, за отечество, если кто посягнул на его земли… Граф помянул аборигенов Нуку-Гивы, которые с палками в руках железо друг у дружки отбирали. Что с них взять — дикари, человечину едят. Но чтобы крепости жечь и вот так, с пушками, с сотнями ружей в руках делить бобровые шкуры?! Только теперь назад пути уже не было: индейцы нарушили мир и промысловиков жестоко убили. Если не отомстить — они слабость почувствуют и ещё злее станут. Если не привести колюжей к покорности, дальше будет ещё хуже — не один форт, а всю Русскую Америку напрочь уничтожат…

Время шло, но парламентёры из крепости не показывались, и Баранов созвал офицеров на совет.

— Дело к вечеру, часа через два солнце сядет, — сказал он. — Знать, кроме штурма, ничего другого не остаётся. Велите людям лестницы собирать. Сразу с трёх сторон пойдём, навалимся и…

— Дайте мне человек десять похрабрее, я ворота подожгу, — предложил Фёдор Иванович. — Как прогорят — вышибем. Через ворота сподручнее войти, чем на стены карабкаться.

Баранов с сомнением глянул на него.

— Подожжёте? Это как же, интересно знать?

Граф охотно пояснил затею, подобную той, с брандером, у берегов Санта-Катарины. Он возьмёт алеутскую байдарку и наполнит её горючим, а потом с несколькими крепкими воинами доставит под самые ворота и запалит.

— Можно туда ещё пороху добавить. Знатный получится фейерверк!

— Индейцы простреливают всё пространство перед крепостью, — возразил Арбузов. — Вас убьют ещё на подходе.

Фёдор Иванович усмехнулся.

— Где нам, дуракам, чай пить… Авось не убьют! Во-первых, люди будут нести ещё две байдары, или даже четыре, и днищами прикрывать нас, как щитами. Во-вторых, надо выстроить стрелков и, пока мы бежим, не давать индейцам высунуться — ни над стеной, ни через амбразуры. Двадцать-тридцать человек в шеренгу. Дали залп, отошли, вместо них встали следующие, снова залп, отошли… Пока одни стреляют, другие перезаряжают. У нас двести ружей, а мне надобно всего минуту. Подожгу байдару и с людьми укроюсь под стеной. Она наклонена вперёд, сверху нас будет не достать, а пока индейцы сообразят, что к чему, уже и ворота подгорят. Тогда их можно из пушки вышибать и на штурм идти.

— Знатно! — сказал Повалишин. — Мне нравится.

Баранов покачал головой:

— Слишком сложно. План хорош, но… Здесь так не воюют. Будь у нас обученные солдаты — тогда действительно выстроились бы в шеренгу, дали залп, отошли, следующая шеренга… перезарядили… всё по команде… Но у меня только алеуты, эскимосы и охотники, а на муштру времени нет. Пока объясним, что к чему, — солнце сядет. Их только толпой в драку пускать надо. Толпой против толпы. Местные с местными быстрее разберутся. Готовьте лестницы, — подвёл он итог. — Пойдём все разом. Впереди алеуты с эскимосами, за ними охотники и матросы с ружьями. В самом деле, пусть гоняют колюжей со стены, пока первая волна добежит. Шеренгой, не шеренгой… Как сумеют. А уж под шумок и ворота жечь можно.

Часом позже начался штурм. Чуть не тысяча воинов Баранова хлынули на Шисги-Нуву. Тлинкиты открыли стрельбу по алеутам и чугачам в первых рядах, но шедшие следом промысловики тут же приблизились на расстояние выстрела и дали залп. Теперь колюжи опасались поднимать головы над частоколом и вести прицельный огонь: они сами попадали под пули охотников, поэтому стреляли наобум.

— Ур-ра-а-а-а! — перекрывая пальбу, неслось над берегом: алеуты подхватили крик русских матросов. К стенам крепости уже приставили вязанные из жердей лестницы и суковатые стволы. Наступавшие воины карабкались по ним, размахивая топорами и длинными ножами. Тем же оружием их встречали осаждённые…