Джейсон неожиданно захлопал и закричал на всю корчму:

— Вот! Вот! Слышу слова Хардмана! Он ещё не любит негров, французов и евреев. Ты любишь негров, французов и евреев?

— Слушай, заткни рот, — спохватился полковник. — Нас слышат! Ну ты точно русский: выпил и начал орать.

— Нет, ответь, — зашептал, озираясь, пехотинец. — Любишь или нет?

— Я люблю только женщин! — отрезал он. — Но, к сожалению, все они — суки… И везде. В прошлом, настоящем и будущем. И вообще, положить на эту политику, надоело. Давай споём? Когда тяжело на душе, лучше петь.

— А какую песню? Я не знаю…

— Казачью. Мы же — казаки… Подпевай. «Как на буйный Терек, на высокий берег, выгнали казаки сорок тысяч лошадей! И покрылся берег, и покрылся берег, сотнями порубленных, пострелянных людей…»

И всё-таки вино было какое-то подозрительное: почему-то начинали неметь мышцы ног и спины, непривычно сильно заплетался язык. Однако Арчеладзе пел, отгоняя тоску, ибо она, усиленная коварством вина, подкатилась и теперь держала за горло…

Очнувшись, он не сразу понял, где находится, вытренированное годами качество — мгновенно после сна возвращаться в реальность, — не срабатывало. Сначала ему показалось, что лежит в подвале сгоревшего коттеджа на обсерватории. Но вдруг рассмотрел перед собой огромную винную бочку под низким потолком, бетонные стены и пол под собой, чисто выметенный и холодный. Лишь после этого обнаружил, что крепко связан капроновой бечевой по рукам и ногам.

За спиной, скрючившись, лежал морской пехотинец, тоже спутанный, причём руками назад.

Свет попадал в узкое окошко под самым потолком, на улице было солнечно…

Он не помнил, ни как вязали их, ни как заталкивали в этот погреб. Сознание отметило последнее чувство — сжимающую горло тоску, далее — ничего.

В вино что-то подмешали, иначе подобного никогда бы не случилось.

Арчеладзе растолкал Джейсона, помог ему сесть. Тот покрутил головой, оценивая обстановку, и довольно ловко вскочил на ноги, попрыгал.

— Я хочу в туалет!

— Хотеть не вредно, — бросил полковник, но по-английски это не звучало и сокамерник ничего не понял.

— Хочу в туалет! — куражливо повторил он. — Кто меня связал?

— Только не я! — заверил Арчеладзе с долей злорадства.

— Я не могу помочиться! Не могу расстегнуть брюки!

— Ваши проблемы, как говорят в Америке!

Джейсон попрыгал ещё, потанцевал, попросил сквозь стиснутые зубы, едва выдерживая:

— Послушай… Эд. Не мог бы ты… расстегнуть мне брюки? У тебя руки впереди. Я сам не могу…

— Что ты заладил — не могу, не могу! — огрызнулся полковник. — Нас бросили в какой-то погреб!.. Связали!.. Надо думать, как отсюда уйти!

— Я не могу думать, пока не помочусь, — упрямо заявил сокамерник. — Прошу тебя, Эд… Эдуард Никанорович…

— Ага, помнишь! — по-русски сказал Арчеладзе. — Ну, прыгай сюда, так и быть, расстегну.

Справив нужду, Джейсон облегчённо вздохнул и прислонился к стене.

— А ты что? Не хочешь?

— Я научился перерабатывать всё без остатка, — пробурчал полковник. — Даже стронций.

— Очень хочется пить, — пожаловался пехотинец. — Во рту пересохло.

— Ну вот, то пить, то… Как малые дети! Вон целая бочка с вином, пей!

— Вино оказалось некачественным. Я ещё за столом почувствовал тошноту, меня чуть не вырвало.

— Да тебя что-то часто рвёт! Подрался — вырвало, выпил — тоже… Ладно, ты не помнишь, как нас вязали?

— Ничего не помню, — подумав, признался Джейсон. — Кто нас захватил? Сербы?

— Должно быть, сербы…

— Ты говорил, они любят русских!

— Конечно любят!.. А мы сидели и говорили по-английски. Тем более, на тебе американская форма.

Арчеладзе подскакал к двери, потянул ручку — заперто. Сломать без инструментов невозможно. Вокруг бетон, оконце узкое…

— Как ты считаешь, нас захватили как военнопленных? Или это террористы?

— А какая разница? Вляпались в такое дерьмо!..

— Если как военнопленных, то мы имеем соответствующие права, по международному соглашению. Есть специальная Конвенция…

— Какая Конвенция, подполковник? — зло усмехнулся Арчеладзе. — Ищи теперь свои права!

— Я принадлежу к «голубым каскам» миротворческих сил. Они должны понимать, что за захват офицера войск ООН последуют санкции!

— А кто знает, что ты здесь, в винном погребе? Кто видел, как ты заходил в корчму?

— Меня станут искать! Америка не оставляет своих граждан!

— Ишь ты, сразу вспомнил, что американец, — по-русски сказал Арчеладзе. — Ну, жди, может твоя страна пригонит сюда авианосец.

— О чём ты говоришь? — прислушался Джейсон.

— Говорю, что мне повезло. Сербы-то установят, что я русский, а вот с тобой будут проблемы.

— Ты так считаешь?

— Сербы в Боснии ненавидят янки. Вы пришли сюда, чтобы захватить Землю Сияющей Власти. Они за эту землю бьются всю свою историю.

Джейсон сел спиной к бочке на деревянный постамент.

— Что могут со мной сделать?

— Трудно сказать… Всё, что угодно. Даже расстрелять и зарыть где-нибудь. Смотря кому в руки попали… Или наденут тебе обруч на голову, намажут мазью и через несколько часов обрастёшь рыжей шерстью. Вернут, так сказать, в естественное состояние.

— Это, надеюсь, шутка? Эд, я спрашиваю серьёзно!

— Серьёзно и отвечаю!

— Что значит, обрастёшь шерстью?

— Обрастёшь и всё, как горилла.

Джейсон так и не разобрался, юмор это или нет, помолчал пару минут. Тем временем Арчеладзе прыгал по погребу, тщательно осматривая пол — чтобы разрезать верёвки, сгодился бы крошечный осколок бутылки, консервная банка, даже чешуйка ржавчины. Однако хозяин держал помещение в идеальной чистоте.

Под краном бочки стоял белый эмалированный тазик, чтобы не проливать на пол и капли вина…

Полковник нагнулся и поднял таз, осмотрел, примерился ударить его о стену, чтобы отскочил осколок эмали — края должны быть как бритва.

— Я же не хотел ехать! — в отчаянии, сквозь зубы вымолвил Джейсон. — Второй раз меня затащили сюда, в Боснию. И переподчинили батальон! Я же чувствовал!.. Эд, я чувствовал, плохо кончится. С самого начала была такая спешка, путаница!.. Я спокойно отдыхал в Президио, у родителей, у меня был законный отпуск…