Как бы то ни было, исход этого сражения решил участь Персии. При Нихавенде собраны были еще раз все силы страны, насколько можно было получить помощь войсками от мелких наместников. Конечно, оставалась надежда еще раз собрать многочисленное войско, устроив набор в больших восточных провинциях: Кирмане, Седжестане и Хорасане. Но после оставления Сассанидами Ктезифона сатрапы этих областей мало-помалу стали почти независимы. Отделенные от театра военных действий на севере непроходимыми горами вдоль берегов Каспийского моря, в средине — огромными солончаковыми степями, а на юге — Персидой, почти нетронутой еще арабами, они по своей близорукости не замечали угрожающей им самим опасности; патриотическое же чувство общности с западными провинциями не ощущалось ими настолько сильно, чтобы заставить спешить на помощь к борющимся за существование соотечественникам. Но лишь немного лет наслаждались они своей мнимой безопасностью. После сражения при Нихавенде всякое единодушное сопротивление в центральной Персии стало невозможным. Рассеянным отрядам ополчения не оставалось ничего более, как запереться в отдельных укрепленных городах Мидии и Персиды и держаться там как можно долее. В Мидии, конечно, эта борьба отдельными кучками вскоре прекратилась: победоносное войско мусульман быстро наводнило ближайшие округа. Уже в 22 г. (643) очутились в руках завоевателей Рей (Тегеран) и Кумис, Казвин и Зенджан, а также лежащая к северо-западу от них область Азербайджан, ведущая в Армению. В 23 г. (644) пал Хамадан (Экбатана), а в том же или следующем году, кроме Кума и Каша на, значительный город Испагань. После поражения Йездегерда здесь было его убежище; теперь же ему снова пришлось бежать от преследовавших его по пятам мусульман в Истахр (Персеполис), древнейшую столицу исконной Персии. Здесь его осадил Абу Муса, но напрасно. Как и вся Персида, крепость эта отчаянно сопротивлялась чужеземцам. В только что завоеванных долинах дикой и непроходимой горной страны вспыхивали беспрестанно новые возмущения; сам Истахр, сдавшийся на капитуляцию в 28 г. (648), вскоре снова возмутился, так что пришлось его еще раз взять силой в 29 г. (649/50). В это же самое время производилось нападение и на южное побережье Каспийского моря. Здесь в скалистых ущельях отвесных и в высшей степени труднопроходимых прибрежных гор обитали мужественные горцы, жители Дейлема, Табаристана и Джурджана. Они решились дорого продать свою свободу, которой пользовались на деле под персидским главенством. Уже с 25 г. (646) пришлось арабам вступить с ними в борьбу, а испехбед табаристанский предлагал царю убежище у себя еще до падения Истахра. По роковой ошибке Иездегерд отклонил это приглашение. По-видимому, его пугала мысль похоронить себя в отдаленных горах; он все еще считал возможным добиться помощи от сатрапов восточных провинций. С остатками своей свиты витязей он пробился сначала в Кирман, потом в Седжестан и наконец достиг Хорасана, старинной пограничной области Ирана, князь которой управлял также областями, находящимися по ту сторону Оксуса и врезывающимися в тюркские владения. Везде по пути беглец царь находил блестящий прием, но это продолжалось только до тех пор, пока он не требовал в качестве повелителя повиновения и средств к продолжению войны. Как только он заикался о последнем, все от него отворачивались; словом, с ним происходило то же самое, что случилось 1000 лет тому назад в этой же самой местности с его столь же несчастным предшественником Дарием. И до последней минуты судьбы обоих оказались тождественными. Подобно другим, непокорный вассал Хорасана также отказал в повиновении своему законному повелителю, а чтобы избавиться от несносного просителя, у которого не было более другого убежища, кроме этой пограничной области, он натравил на своего же царя одного из тюркских соседних князьков. В стычках, происшедших вблизи Мерва, Иездегерд потерял немногих оставшихся ему верными спутников всех до последнего человека. Сам он успел бежать в Мерв, но город запер перед ним ворота. Приютил его у себя один мельник, мельница которого находилась поблизости от города, у реки Мургаб; но здесь настигли его убийцы, подосланные изменником-сатрапом, и умертвили (31 = 651/2)[171]. Таков был конец последнего из Сассанидов, предки которого в течение 4 столетий управляли страной от Оксуса до Евфрата и далее. Едва достигши 28 лет, пришлось ему закончить жизнь, которая с самих ранних лет была непрерывным рядом незаслуженных несчастий. Но народ не позабыл его совершенно. Еще и поныне маленькая община парсов в Индии, потомки персов, бежавших тогда от мусульман, последователи национальной религии Зороастра, ведет свое летосчисление от 16 июня 632, дня вступления Иездегерда на трон.

Недолго пришлось сатрапам восточных провинций ждать расплаты за свою себялюбивую ограниченность. Ибн Амир, наместник Османа в Куфе, послал войска вслед за убегавшим Иездегердом, и вскоре Кирман, так вероломно избавившийся от своего царя, увидел в своих пределах войско мусульман. Не обошлось, конечно, без кровавых стычек, но уже в 29 г. (649–50) арабские полководцы овладели этой и соседними провинциями, распространив владычество арабов до Оксуса на севере, Балха, Герата и Серенджа на востоке. Обладание этими местностями, понятно, не могло быть сразу столь же прочным, как обладание Ираком и Сирией. Не могло быть и речи о том, чтобы устроить в этих обширных странах большие лагеря, как это было сделано в Басре и Куфе: для этого понадобилось бы утроить число войск. По мере того как отдельные города брались приступом или сдавались на капитуляцию, население соответственных земель, вернее их князья и старейшины, облагались в знак подчиненности определенною податью. Для наблюдения за взиманием налогов и преподания истин ислама — огнепоклонничество Зороастровой религии признано было вскоре язычеством и запрещено в большинстве провинций — оставлены были подлежащие власти с небольшими военными прикрытиями, главные же силы мусульман потянулись далее. Достоверно известно, что население восточных провинций, проникнутое особенно сильною народной ненавистью к чужеземным завоевателям, при первом же удобном случае попробовало прогнать и своих правоверных наставников, и сборщиков податей. К тому же большая часть Хорасана, а тем более страны на южном берегу Каспийского моря благодаря гористой местности и вольнолюбию жителей как бы самой природой предназначались для ведения бесконечных партизанских войн. Таким образом, эти области, уже с самого начала представлявшие довольно ненадежную составную часть владений халифов, впоследствии должны были послужить элементом разложения организма.

Если Абу Бекр не совершенно ясно отдавал себе отчет, к каким последствиям приведет его разрешение Мусанне и Халиду предпринять их хищнические набеги на Ирак, то, с другой стороны, его военная политика по отношению к Сирии с первого же мгновения является вполне сознательной. Здесь оставалось только идти далее по указанному самим пророком пути: первый шаг, им же подготовленный, поход Усамы, был благодаря арабскому восстанию совершен лишь наполовину, для временного успокоения умов. Военачальник едва успел достигнуть византийских границ, лишь наружно исполнил возложенную на него обязанность и тотчас же вернулся назад. Вот почему, как только усмирено было великое восстание и восстановлено спокойствие на всем полуострове (начало 12 = 633), халиф должен был позаботиться о том, чтобы исполнить последнюю волю Мухаммеда не только буквально, но и в истинном ее смысле. Поэтому в то время, как Халид с своими бедуинами продолжал, в виде второстепенного предприятия, вести пограничную войну с Ираком, явившуюся естественным последствием арабской войны, из Медины к концу 12 (начало 634) понеслись воззвания в Мекку, Хиджаз, центральную Аравию и Йемен, призывавшие правоверных к новой войне с неверующими в Сирии. В начале 13 (апрель 634) в Аль-Джурфе, возле Медины, снова составилась армия. Сначала предполагалось разделить войско на три отряда по 3000 человек в каждом, под начальством Халида Ибн Са’ид[172], Шурахбиля и Амра Ибн Аль-Аса; но так как первый из них благодаря своим выражениям, неблагоприятным для халифа[173], не нравился постоянному советнику Абу Бекра, Омару, его скоро сместили, и он должен был удовольствоваться подчиненным положением в армии. Его заместил Язид, сын старого Абу Суфьяна, который за свое исправное поведение после смерти Мухаммеда потребовал вознаграждения и вообще добивался для своих близких влиятельных мест. С тех пор как он сделался мусульманином, старый мекканский купец стал смотреть и на религию как на торговое предприятие, и пользовался малейшим случаем, чтобы выторговать что-нибудь для дома Омейи. Поэтому он не преминул послать вместе с Язидом, пока в качестве добровольца, без определенного назначения, другого своего сына Му’авию, рассчитывая, что если дело пойдет хорошо, то и для него найдется в покоренной стране что-либо подходящее. Мало того, чтобы быть в состоянии самому следить за событиями, этот 80-летний старик не побоялся подвергнуться еще раз тяготам военного похода, в котором он, понятно, не мог более играть выдающейся роли. Пред выступлением Абу Бекр дал войскам следующую инструкцию: люди, наставлял он их, предлагаю вам к исполнению 10 предписаний, которые вы должны точно соблюдать. Смотрите же, никого не обманывайте и не крадите, не поступайте вероломно и не увечьте, не умерщвляйте ни детей, ни стариков, ни жен, не сдирайте коры с пальм и не сожигайте ее; не срубайте плодовых деревьев, не уничтожайте посевов, не умерщвляйте овец, быков, верблюдов помимо того, что понадобится для поддержания жизни. Вам придется встречаться с бритыми — бейте их прямо саблями по бритой макушке, а если встретитесь с людьми в кельях (т. е. с отшельниками) — не трогайте их, пусть продолжают исполнять свои обеты[174]. Нельзя отрицать, что для тогдашнего времени подобные предписания весьма человеколюбивы; в общем они соблюдались, и эта мягкость немедленно же снискала арабам привязанность сирийцев, мало расположенных к византийским властям. К общим причинам, вызывавшим неудовольствие населения, присоединялась тогда еще одна мера императора Ираклия, правда, вызванная необходимостью, но повлекшая за собой весьма дурные последствия. Дело в том, что хотя благодаря персидской войне были восстановлены прежние границы восточной империи, а с ними и обаяние ее, но зато государственная казна была до такой степени истощена, что императору пришлось приостановить выдачу жалованья пограничным войскам из арабов-христиан, находившимся под начальством Гассанидов. Известная поговорка «point d'argent, point de Suisse»[175] имела свое значение и для всех арабов, без различия исповедания. Таким образом, самый главный элемент населения становился ненадежным как раз в такое время, когда верностью его особенно необходимо было дорожить.