Я не знаю, осудила меня Лида или нет — по ней не поймешь. Человек она сдержанный. А мне все равно. Давно все равно. Как я сама себя наказала… Правду говорят: самый главный враг человека он сам.

И еще я рассказала Лиде про Полину. Как она мучилась без нее, как тосковала. Я почувствовала, что должна это сказать. И мне показалось, что Лида удивилась. Показалось? Я подумала: наверное, в детстве она обижалась на мать, как обижается ребенок, оставленный без внимания.

Взгляд у Лиды стал таким грустным, таким несчастным…

И тогда я решилась.

Я рассказала ей, как не пустила Полину домой после смерти супруга, как умолила ее остаться. Я, разумеется, не рассказала ей про сейф и Полинины деньги, и про свои угрозы деньги не отдавать. Говорить об этом мне было стыдно. Невыносимо это рассказывать дочери!

Но я рассказала Лиде про то, как Поля хотела взять ее в Москву — после смерти матери, Лидиной бабки. И как я… запретила делать это.

Потому что не могла себе этого представить. Чужой подросток в моем красивом и спокойном доме? Полинину любовь, внимание и заботу я ни с кем не собиралась делить.

Лида заплакала тогда. Так горько заплакала, что я даже растерялась. Стала утешать ее, гладить по голове, хотела обнять, но… Лида резко встала и вышла из комнаты.

Наверное, я зря ей рассказала об этом. Глупая и болтливая старуха! Теперь она возненавидит меня! И что меня дернуло…

Раньше я была осторожней — держала язык за зубами, боялась себе навредить.

Зря. Зря я так разоткровенничалась. Хотя… Если Лиде от этого станет легче — значит, все же не зря.

Ладно, проехали. Что сделано, то сделано. Переживем. Зато я решила одну важную вещь, и это меня окрылило: я запишу квартиру на Лиду. Да-да! Я не буду оставлять ее государству. Государство справится и без меня. Я не буду завещать ее никаким творческим «союзам» — ни кинематографистам, ни художникам — никому! Все наверняка будет разворовано — знаю я эту братию, знаю…

А Лида… Лида будет устроена. У моей Лиды будет квартира. Прекрасная, надо заметить, квартира! Но она заслужила. И она будет помнить меня. Она проживет хорошую жизнь. Ей не надо будет искать состоятельного мужчину с жилплощадью — она будет хозяйкой своей судьбы. Она позволит себе любить! Любить, а не искать выгоду. Как это сделала я…

Какое я испытала облегчение, решив поступить так! И еще… какую-то тихую радость, ей-богу! Так я возмещу моей Полечке, так отблагодарю их обеих.

Я упивалась своим благородством. Конечно, как просто быть щедрой, ни за что не платя! Ведь это все будет уже после меня.

И даже Евке об этом я не скажу — замучает, старая вешалка, расспросами и советами.

Сегодня же попрошу Лиду привезти адвоката. Или нотариуса. Ну что там положено.

И еще я порадую ее своими успехами. Я встану на ноги и буду ходить. Я встречу ее на ногах!

Вот, оказывается, как… Моя несчастная, слабая и одурманенная мать…

Она шантажировала ее, не давая уехать. Снова она! Я была права…

Конечно, можно было плюнуть на все и уйти. Но не для нее, для моей матери! Она копила свои копейки. Она мечтала забрать меня в Москву. А ей не позволили…

А куда бы она меня привезла, потеряв эту работу? Устроилась бы дворником с комнатушкой в каморке? С метлами и ведрами? Вернуться в деревню и работать на ферме за семь километров, поднимаясь каждый день в четыре утра?

Могла бы, да… Так сделали бы на ее месте сотни и сотни женщин, чтобы быть вместе со своим ребенком. Но она не могла. Она не любила деревню. Вечно скандалила с матерью. Хотела скопить и уехать — хотя бы в Н.! Как я мечтала когда-то. И еще… Она жалела ее! Потому что все про нее понимала. Это она, моя мать, заменила ей всех. Она и была ее семьей, моя бедная, глупая мать…

Потом, когда умерла баба, она не разрешила своей верной слуге меня привезти.

Снова она. Но… моя мать могла не послушаться. Могла решить по-другому.

Да, могла… Нет, не так! Другая могла бы! Такая, как я!

И еще… я так устала. Я устала ее ненавидеть. И я хочу ее пожалеть. Ее, мою мать. А Полина Сергеевна… Не смогла… Такой человек, что поделать! Разные мы…

И еще… Я смотрю на нее, на эту сухую и маленькую старушку и… мое сердце сжимается от жалости. Я. Жалею. Ее.

Я ее тоже жалею! Ее и мою мать — вот чудеса…

Двух своих главных врагов.

А я? А я сильная! И спасу себя сама, как делала это уже не раз. Я сильная. Молодая. Здоровая. И у меня есть кое-что впереди… Хотя бы… приличный отрезок жизни.

А у нее — один стылый мрак и запоздалое раскаяние. И еще — место на престижном кладбище. Рядом с ненавистным мужем. И все!

Моя бедная мать… Она приехала ко мне умирать. Она приехала ко мне, ко мне, Господи!

Она хотела, чтобы я простила ее. Выслушала и поняла.

А я отказала ей в этом… Слабой, смертельно больной и несчастной…

Да! У нас новости. Она объявила, что хочет завещать мне свою квартиру. Сказала, чтобы я вызвала нотариуса для составления завещания.

Я кивнула: хорошо, Лидия Николаевна.

Но обрадовалась ли я? Обрадовалась ли я так сильно, как можно было представить? У меня, у нищей и жалкой провинциалки, будет — и практически есть! — квартира в Москве!

Да еще где — в высотке! В доме с мраморными подъездами, хрустальными люстрами, деревянными панелями в лифте, ковровыми дорожками и всем прочим? В доме, где жили ВЕЛИКИЕ люди? Здесь буду жить и я? Деревенская и простецкая дурочка Лидка?

Так просто все получилось? И даже без особых усилий. Она предложила это сама! Я даже не успела ей намекнуть… Вот чудеса!

Только почему я не прыгаю от счастья?

И еще говорят, что страдания делают человека чище и лучше. Неправда! Когда я страдала, я обвиняла в этом всех подряд, я ненавидела весь мир, в котором меня не любили и предавали.

А вот сострадание… Это другое.

Она попросила у меня прощения — за то, что забрала у меня мать.

— Я была так одинока, — шептала она. — Никого, понимаешь! Совсем никого — только Поля… Никто меня не жалел. Только Поля. Только она понимала, как я одинока.

Лидия Николаевна хлюпает носом, и я выхожу из комнаты. Невыносимо тяжело все это слушать…

И еще. После всех этих слов откровения и признаний я не ненавижу эту лживую и корыстную старуху!

Она вся в моей безграничной власти. Я могу сделать с ней все, что угодно! Я могу ее наказать. Все просто: я уйду и оставлю ее. Нет, конечно, пущу в дом сиделку! Я не оставлю ее одну. Но… Я не хочу! Я не хочу ей мстить. Уже не хочу. Она сама наказала себя.