Джон кивнул и улыбнулся, подбадривая мать, однако ее слова его обеспокоили. Невыносимая ответственность, которую он чувствовал по отношению к Дэвиду, нисколько не уменьшилась со смертью Джонстона и Пожарнова, хотя он на это надеялся. Неужели ему придется пойти на то, чтобы прожить жизнь за брата, тем самым оправдывая свою собственную?

Джон пришел на конюшню, они с отцом оседлали лошадей и выехали на тропу. Оба были в традиционной одежде австралийских фермеров: кожаные брюки, длинные куртки из водонепроницаемой ткани, высокие сапоги и широкополые шляпы. Этот район Снежных гор штата Виктория издревле славился своими легендарными всадниками. Одним из них был его отец, и сам Джон гордился тем, что занимает достойное место в их числе.

Филлипс-старший через плечо взглянул на сына, ехавшего следом.

— С тех пор как ты гостил у нас в последний раз, сынок, мы расширили владения. Как ты знаешь, в прошлом году я купил ферму Манинга, это совсем рядом, почти тысяча двести акров. Не так уж и много, но пастбища отличные. Последний год дела у нас идут неплохо. Я подумывал о том, что в Манинге есть несколько мест, подходящих для того, чтобы построить дом. Если ты решишь бывать здесь почаще, мы могли бы выстроить тебе отдельный дом.

— Я уже говорил, папа, что обязательно об этом подумаю, но, пожалуйста, не слишком расстраивайся, если я не вернусь сюда жить. Ты же знаешь, что я никогда не видел себя хозяином фермы.

— Я все понимаю, сынок, но моложе не становлюсь. Мне нужно думать о будущем нашей семьи, особенно теперь, когда не стало Дейви. Если ты не видишь своего будущего здесь, на ферме, то мне нужно будет сделать соответствующую поправку и изменить планы. Не буду притворяться, что меня это не огорчает, но, с другой стороны, не могу сказать, что я удивлен.

— Послушай, папа, я не говорил, что не…

— Все в порядке, — прервал его старик. — Не сомневаюсь, Элейн примет любой твой выбор.

— Элейн? — удивился Джон. — А она тут при чем?

— Она хотела все рассказать тебе сама, но я никогда не мог хранить женские секреты, — усмехнулся отец. — Элейн собирается выходить замуж. Ее будущий муж способен взять все в свои руки.

— Вот как? — спросил Джон, с удивлением поймав себя на том, что эта новость раздосадовала его, вместо того чтобы доставить облегчение. — Почему ты в этом так уверен?

— Спроси об этом его самого. Вот и он.

Вдалеке в облачке пыли показался всадник.

Джон был сбит с толку.

— Элейн выходит замуж за Брайана?

Брайан Элквист работал на ферме Барунга чуть ли не с самого детства. Когда-то давным-давно он ухаживал за Элейн, но Джон никак не мог предположить, что все так серьезно.

— Ну да, за Брайана. Он квалифицированный управляющий, имеет университетский диплом и не чужой человек на нашей ферме. Пока что, наверное, тебе лучше помолчать о том, что я сказал.

Джон кивнул, и старик продолжил:

— Ладно, сначала нужно разобраться с неотложными задачами. Брайан сказал, что от стада отбился жеребец. Он хочет, чтобы мы помогли его поймать. Местность там сложная. Надеюсь, после стольких лет, проведенных в городе, ты не разучился сидеть в седле?

Элквист подъехал и протянул Джону свою загорелую лапищу. Тот почувствовал, как облегчение смывает обиду. Первоначальный шок по поводу того, что ему нашли замену, прошел. Брайан Элквист — отличный парень. Теперь можно было взглянуть и на светлые стороны всего этого. Родителям будет гораздо проще принять решение Джона.

— Так вы готовы ловить этого молодчика? — спросил Элквист, указывая на горный склон, заросший кустарником.

— Только не говорите, что это жеребец старика Регрета, — рассмеялся Джон, намекая на строчку из любимого стихотворения своего отца, «Человек с реки Сноуи».

Отец ответил сразу же:

— Можешь смеяться сколько угодно, но это стихотворение — величайшее из всех, которые были когда-либо написаны. Оно о тех крепких старых всадниках, каким был твой дед. Именно таких людей имел в виду Банджо, когда писал свое стихотворение. Нравится тебе это или нет, Джон, но ты тоже человек с реки Сноуи. Ты тоже не ведаешь страха, черт побери, сколько бы времени ни провел в городе.

Трое всадников выехали на опасную горную тропу, и отец Джона начал громко, с выражением читать первые строчки стихотворения, ставшего классикой австралийской поэзии:

В поселке оживление, потому что прошел слух,

Что у старика Регрета сбежал жеребец

И пристал к стадам диких лошадей — а стоил он тысячу фунтов,

Поэтому все собрались на поиски.

Все бывалые опытные всадники с ближних и дальних ферм

С утра съехались в поселок,

Ибо уроженцы буша любят горячую погоню,

И лошади громко ржали, предчувствуя быструю скачку.

Джону с большим трудом удавалось не отставать от остальных всадников. Стихотворение Эйба Патерсона по прозвищу Банджо он слышал в исполнении отца с самого детства. Можно сказать, это был их гимн, призывавший семейство Филлипсов поколение за поколением идти вперед, навстречу успеху, которым оно сейчас заслуженно наслаждалось.

Всадники поднялись на гребень крутого холма и увидели на опушке внизу молодого вороного жеребца, который мирно щипал травку. Он заметил преследователей и галопом понесся в заросли.

— Проклятье! — выругался отец Джона. — Кажется, дело более серьезное, чем я предполагал. Следуй за мной, сынок, и постарайся не отстать.

Брайан и отец Джона поскакали по крутой тропе, преследуя жеребца в густых кустах. Джон чуть придержал своего коня, наблюдая за тем, как слаженно действуют его отец и будущий зять. Он чувствовал, что с его плеч свалилась тяжкая ноша. Никто не сможет заменить его в отцовском сердце, но лучшей замены хозяину фермы нельзя было и придумать.

Когда Джон наконец настиг всадников, те уже загнали уставшего, возбужденного жеребца в узкую лощину. Он даже помог им привязать веревку к уздечке, чтобы можно было вести беглеца за собой. Солнце уже коснулось вершин Большого водораздельного хребта, когда они повернули домой.

Джон устал, но испытывал чувство удовлетворения от нескольких часов напряженной физической деятельности. Он улыбнулся, мысленно повторяя строки стихотворения. Да, хорошо быть дома.

Уолл-стрит, Манхэттен

— Где мои деньги?

Питер Смит встревожился, увидев этого мужчину с длинными седыми волосами, забранными в хвостик. Нельзя было сказать, что тот вел себя невежливо или повысил голос. Но в том, как он только что впереди Смита ворвался в кабинет Тома Эдвардса, было нечто такое, что говорило о готовности сломать любые условности ради достижения своей цели. Этот тип прямо с порога обрушился с обвинениями на опешившего Эдвардса, которого Смит не успел ни о чем предупредить.