— Можешь не трудиться и не пересказывать мне все это. Что было, то прошло. Больше оно меня не интересует.

С этими словами Инес, явно готовая расплакаться, встала и вышла в туалет. Омедас допил коктейль, заказал другой и посмотрел на свое отражение в зеркальной стене за стойкой бара. Собственное лицо показалось ему изрядно потертым и постаревшим.

Зазвучала новая мелодия. Эту композицию Хулио узнал. Неизвестная ему джазовая группа занятно обработала мелодию из фильма «Розовая пантера», ставшую уже классической. Хулио повертел мобильник, лежавший на полированной алюминиевой стойке, сделал еще пару глотков и поймал себя на том, что прикидывает, понравится ли ему когда-нибудь джаз или нет.

Он словно очнулся, взял телефон и стал энергично нажимать на клавиши, набирая текст. Его послание Инес гласило: «Я тоже соскучился. Наверное, не вовремя?»

Через несколько минут она словно вынырнула из темноты, появилась рядом с ним у стойки. Судя по выражению лица Инес, сообщение Хулио ее ничуть не обрадовало. Он был готов к упрекам и обвинениям, но вдруг почувствовал, что у нее и в мыслях нет ругаться с ним.

— Ты очень даже не вовремя.

Не дожидаясь, что она еще скажет, Хулио обнял ее за талию и прижал к себе. Они секунду смотрели друг другу в глаза, потом зажмурились. Еще через секунду их губы слились в долгом поцелуе.

«Ну почему нужно обязательно так срочно раздевать меня?» — думала она, пока он срывал с нее одежду.

«Почему обязательно надо так срочно раздеть ее?» — думал он, пока она, в свою очередь, расстегивала пуговицы на его рубашке.

Их руки сталкивались, мешали друг другу, но каждый стремился не раздеться сам, а раздеть другого. Он — ее, она — его, снова он ее и снова она его.

«К чему вся эта спешка?» — думал Хулио, мысленно возвращаясь к тому мгновению, когда за их спинами хлопнула дверь и с комода в прихожей что-то упало, не то вешалка, не то зонтик или то и другое разом. Они босиком, без тапочек, не включая свет, прошли куда-то в глубь квартиры, в которой жила Инес. Оба сгорали от стыда и желания раздеть друг друга, остаться полностью обнаженными, смотреть, смущаться от этих взглядов и быть все ближе и ближе.

Он расстегивал негнущимися потными пальцами пуговицы на блузке, открывал для себя все эти бесконечные крючки, петли, застежки-молнии. Эта одежда еще хранила в себе тепло улицы, жаркой мадридской ночи. В ней по-прежнему оставались ночные звуки, грязный асфальт и жар, исходящий от земли и домов. Они продолжали раздевать друг друга, не помня ни о чем, не замечая ничего вокруг. Более важного дела в их жизни уже не было. Только этот магический ритуал мог освободить их от какого-то груза, снять напряжение, распутать тот сухой жгучий узел, который завязался то ли в горле, то ли в животе у каждого из них, и второй, самый опасный, что застыл болезненной раной где-то там, между животом и горлом.

Нагота Инес была живой и теплой. Она трепетала как птица, потерявшая гнездо. Он был счастлив подарить ей мгновения покоя, заключив в свои объятия и прижав к себе. Ему было хорошо здесь, с ней, в этом доме, в который его привели и даже не дали осмотреться. Он шел сюда, к этому ложу, оставляя по пути одежду, как ненужный мусор, который отслужил свой срок и теперь лишь мешал познать настоящее счастье. Хулио ловил дыхание Инес, чувствовал тепло, исходящее от ее тела.

Ему было хорошо с ней. Он ни капельки не стыдился того, что добиваться, завоевывать эту женщину не пришлось. Она оказалась с ним без малейших усилий с его стороны.

«Наверное, это должно было случиться именно так», — думал он.

Ее открытость и искренность не требовали от него каких-то игр и ухаживаний. Нужно было просто ответить на ее порыв, взять телефон и отправить короткое сообщение. В ответ на ее «приходи» написать: «Хорошо, приду».

В тот момент, когда она спала, прижавшись к нему, он был почти счастлив. За долгие годы Хулио ни разу не был так близок к этому состоянию, но в глубине души прекрасно понимал, что и такого вот «почти счастья» ему очень скоро станет мало. Он слышал, как сонные мысли Инес под покровом ночной темноты метались по закоулкам лабиринтов ее подсознания. В этом эксперименте Омедас был ученым, а она — подопытной мышью. Именно ему, но не ей были заранее известны все схемы и планы лабиринтов, ведущих к ее сердцу.

Тяжело, очень непросто разрывать то, что связывает тебя с прошлым. Особенно трудно это дается, когда оно еще не закончилось. Былые времена Хулио Омедаса представляли собой так и не дочитанную книгу. Он не раз и не два спрашивал себя, удастся ли ему когда-нибудь перевернуть последнюю страницу и захлопнуть наконец эту прекрасную, но губительную сказку о его же собственном прошлом. Шли годы, в жизни Хулио появлялись новые женщины, но все они вели его сердце обратно к Кораль, оказывались лишь ее бледным подобием. Только Инес, мирно спавшая сейчас рядом с ним после ночи любви, уводила его прочь, оказавшись полной ее противоположностью.

«Что же мне нужно? — спрашивал себя Хулио, пытаясь разглядеть в темноте эту странную комнату со стеллажами, забитыми какими-то экзотическими шляпами и сувенирами, которые Инес, вечная путешественница и искательница приключений, привозила из бесчисленных поездок по всему миру. — Эта женщина подарила мне себя, свою прекрасную близость, дивное тело, сладкие поцелуи. Она полюбила меня открыто, не пряча своего чувства. Такое приходит всерьез, по-настоящему, но я… Почему же я не могу просто забыть обо всем и радоваться тому, что у меня есть, такому вот подарку судьбы? Что мешает мне быть счастливым там, где я есть, и не пытаться перенестись туда, где меня нет и быть не может?»

Он смотрел на Инес, но его взгляд был устремлен туда, где находилась другая женщина, которую звали Кораль Арсе. Хулио хотел думать об Инес Вильяр, но мысли уносили его прочь, туда, где, как ему хотелось верить, ждала Кораль. Он спал с Инес, но ему снилась Кораль. По иронии судьбы он, практикующий психолог и преподаватель, не смог взять себя в руки и обуздать собственные навязчивые мысли.

К Кораль его неумолимо тянул и Николас. Порой Хулио спрашивал себя, не является ли этот мальчишка чем-то большим, чем просто хорошим предлогом увидеться с его матерью. Омедас гнал эту мысль, с подозрительной настойчивостью убеждал себя в том, что это не так. А ведь при всем том ему еще требовалось работать врачом-психологом не только для Нико, но и, пожалуй, для всей этой семьи. Хулио стал всерьез задумываться над тем, что, вполне возможно, не имеет на это никакого морального права. Как-то раз он даже записал в своем блокноте: «Чего я хочу на самом деле: объединить эту семью или, наоборот, разбить ее? Друг я Карлосу или нет?» Чуть позже Омедас старательно зачеркнул эту запись.

Он попытался мысленно проанализировать ситуацию, в которой оказался. Сестра была права. Инес полностью ему подходила. У него появилась прекрасная возможность наладить свою личную жизнь, связать себя хотя бы на сколько-нибудь продолжительное время с женщиной, которая явно испытывала к нему самые светлые, искренние и чистые чувства.