Леди Дракон, потушив свет, мимо Шкедта прыгнула в кабину, содрала пластину над кнопками; пластина загремела по полу, а Леди Дракон подергала переключатели.

– Так, вот, обе двери открыты.

Шкедт оглянулся – два других призрака качнулись к нему в толпе – и крикнул:

– Веревка где? – Схватился за косяк и склонился в ветреную шахту. Средь мутных кирпичей росли балки. – Ничего почти не видно.

Ветер сверху принес эхо:

Господи, господи! Он же там внизу! Он, наверно, ужасно покалечился!

И другое:

Мам, не надо, иди сюда. Туда Шкедт пошел. Мам, ну пожалуйста!

Бобби, Бобби, ты цел? Бобби, ну пожалуйста! Ох господи ты боже мой.

Шкедт напряг глаза: в вышине – слабейший намек на свет; наверху открытые двери?

– Миссис Ричардс! – Его крик заскакал по шахте. – А ну отойдите!

Ой, Бобби! Шкедт, он цел? Умоляю, умоляю, только бы он был цел.

Мам, отойди, а?

Затем огни вокруг придвинулись, резче вырисовывая кирпич, крашеную сталь. На стене шахты завертелись тени голов; одни росли, другие блекли; вырастали новые.

– Видно что-нибудь? – спросила Леди Дракон, всем телом пихая его в плечо. – Вот. – Появилась ее рука, крюком уцепилась за его локоть. – Цепляйся и наклонись подальше, если хочешь.

Он покосился на нее.

Склонив голову набок, она сказала:

– Да не уроню я тебя, мудила!

Так что он согнул руку.

– Держишь?

– Ага.

Локти сцепились жарко и удобно.

Он наклонился вперед, качнулся в темноту. Леди Дракон медленно его опускала.

Другие огни заполонили дверной проем, омывая шахту двойными тенями.

– Видно там что-нибудь? – голос не Леди Дракон, а Денни.

А там всякий мусор: в бархатной темноте – сигаретные пачки, обертки от жвачки, сигареты и окурки, спичечные картонки, конверты, а вон там, сбоку, грудой… мерцание обозначило запястье.

– Да, я его вижу… кажется.

Вы видите, где он? Бобби! Бобби, Шкедт, вы его видите? О господи, там же так глубоко! Ой, он, наверно, весь переломался. Я его не слышу. Он без сознания? Ну, вы его видите?

Мама, пожалуйста, отойди оттуда!

За его спиной Леди Дракон тихо и безжалостно сказала:

– Господи, хоть бы эта блядь заткнулась!

– Слышь, чувак, – позади них откликнулся Тринадцать, – там же сын ее!

– Ты мне не чувакай, – ответила Леди Дракон, и Шкедт почувствовал, как ее хватка… ну, не то чтобы ослабла, но сдвинулась на дюйм; напряг плечо. – Все равно лучше б она помолчала!

– Я ломик прихватил, – сказал кто-то. – И отвертку. Вам нужно ломик или отвертку?

– После такого полета, – сказала Леди Дракон, – от него, небось, мало что осталось. Наверняка мертвый.

– Ёпта, – сказал Тринадцать, – там наверху мамка его!

– Я говорю: наверняка он мертвый! Слышишь меня?

Мам, отойди!

Вы его видите? Я ничего не вижу. Не слышу ничего. Ой, Бобби, Бобби! Слышишь – это я, мамочка! Умоляю тебя, Бобби!

Хватка внезапно провисла – Шкедту на миг почудилось, что он падает: Леди Дракон, не отпуская его, тоже склонилась в шахту. В ушах у него взревел ее голос:

– ТВОЙ СЫН УМЕР, ДАМОЧКА! – И Шкедта уже выволакивали назад. – Давай вылазь.

Тринадцать, недовольно кривясь, тряс головой.

Денни, пробравшись в первый ряд зрителей, держал моток бельевой веревки.

– Будешь его вытаскивать? Держи веревку. Мы подержим, а ты спускайся.

Шкедт взялся за сложенный вдвое конец, продел в него голову, затем руки. (Грифон и Богомол стояли с флангов.) Тринадцать, Денни и Леди Дракон распределяли другой конец между собой.

– Вы, главное, держите, – сказал Шкедт. – Я спущусь.

Он встал на колени на пороге, держась за край (одна мозолистая рука растворилась в грифоньем сиянии), спустил одну ногу, потом другую. Шахта холодила спину. Откуда дует – сверху, снизу? – не понять. Он сполз с края – пришлось отталкиваться от стены коленом, затем ступней.

– Ты там как? – спросил Денни; ноги расставлены, кулаки сжаты.

Шкедт заворчал, повиснув на веревке – она резала спину (вдавливая в нее что-то стеклянное) и резала под мышками.

– Порядок.

Под босой ногой заскользила косая поперечина дверного механизма. Носок сандалии заскреб по металлу.

Призраки по бокам от двери шатались, свешивались, светились.

Один раз он окликнул:

– Можно чуть побыстрее спускать. Я в норме.

– Извини. – У Тринадцати перехватило дыхание; веревку он тоже перехватил.

Шкедт оцарапал щиколотку о порог подвальной двери. Голая нога что-то нащупала и соскользнула – то ли машинное масло, то ли кровь.

Он повернулся – веревка на нем обвисла – и посмотрел на… наверняка мертв.

На миг в шахте воцарилось беззвучие – только ветер шелестел.

Наконец Леди Дракон крикнула сверху:

– Ну, ты там еще в норме?..

– Ага. – Шкедт вздохнул. – Обвяжу его веревкой. А вы поднимайте. – Он стащил веревку из-под мышек, через голову, но оставил болтаться на одном плече; наступил в мерзостную жижу, нагнулся и дернул ногой, застрявшей в почерневшем натяжном устройстве.

– …живой? – крикнул Тринадцать.

Шкедт опять вздохнул:

– Не-а.

Дернул за руку, прижал к себе, обняв за грудь, – а грудь мягкая. Рубаха мигом промокла насквозь. По руке потекла кровь. Шкедт встал, на шаг попятился. Ступня запнулась, высвободилась; по бедру стукнула нога – промочила штанину теплом до колена. Волоча обмякшее тело, потянувшись за веревкой, он подумал: и вот это возбуждает психованных любителей крови и ножей? Он подумал про Тэка, он подумал про Джорджа, поискал в себе праздных сексуальных позывов; и, к своему замешательству, нашел – крохотное тепло в паху, угасшее, когда он оскалился, а в липкой руке заскользила веревка.

– Еще пару футов спустите! – Что ж, прежде Шкедт его находил в изуродованных авариями автомобилях, в синем плюше, в корнях, во влажной древесине, с которой только что содрали кору.

На плечо упала веревка; вновь загомонили голоса восемнадцатью этажами выше:

Ой, мама…

Он цел? Шкедт, вы его нашли наконец? Бобби? Бобби, ты меня вообще слышишь?

Ой, мам, они же сказали…

Бобби, ты живой?