тогда они, как евреи».

Учитель еще раз опрокидывает пустую рюмку, к нему подходит Барблин, переодевшаяся для процессии.

Барблин. Отец?

Учитель. Почему ты не пошла с процессией?

Барблин. Отец, ты обещал не пить в день Святого Георгия…

Учитель кладет монету на стол.

Они пройдут здесь.

Учитель. Пятьдесят фунтов за обучение!

Теперь слышно громкое и звонкое пение, звонят колокола, в глубине сцены проходит процессия, Барблин преклоняет колени, Учитель продолжает сидеть. Люди вышли на площадь, они все преклоняют колени, за их головами видны флаги, мимо проносят изваяние Богородицы в сопровождении примкнутых штыков.

Все крестятся, Учитель поднимается и уходит в кабачок.

Процессия — медленная, длинная, красивая; звонкое пение теряется вдали, остается звон колоколов. Андри выходит из кабачка, когда люди присоединяются к процессии, и держится в стороне; он шепчет:

Андри. Барблин!

Барблин крестится.

Ты меня слышишь?

Барблин поднимается.

Барблин?!

Барблин. Что?

Андри…Я буду столяром!

Барблин последней идет за процессией. Андри один.

Солнце сегодня заливает деревья зеленым светом. Колокола звонят сегодня и для меня. (Снимает фартук.) Потом я всегда буду думать, что сегодня я громко кричал от радости. А я всего-навсего снимаю фартук и удивляюсь — как тихо. Хочется бросить в воздух свое имя, как шапку, а я только стою и свертываю фартук. Вот каково оно, счастье. Никогда не забуду, как я стоял здесь сегодня…

Скандал в кабачке.

Андри. Барблин, мы поженимся! (Уходит.)

Трактирщик. Вон! Когда налижется, всегда порет такое. Вон! — я сказал.

Спотыкаясь, выходит Солдат с барабаном.

Трактирщик. Ни капли больше не получишь.

Солдат…Я солдат.

Трактирщик. Это мы видим.

Солдат…Моя фамилия Пайдер.

Трактирщик. Это мы знаем.

Солдат. То-то.

Трактирщик. Перестань шуметь, парень!

Солдат. Где она?

Трактирщик. Это же бесполезно, Пайдер. Если девушка не хочет, значит, она не хочет. Убери свои палочки! Ты надрызгался. Подумай о достоинстве армии! (Уходит в кабачок.)

Солдат. Говнюки! Они не стоят того, чтобы я сражался за них. Но я буду сражаться. Это железно. До последнего бойца, это железно, лучше смерть, чем неволя, а потому я заявляю: я солдат, и я положил на нее глаз…

Выходит Андри, надевая пиджак.

Солдат. Где она?

Андри. Кто?

Солдат. Твоя сестра.

Андри. У меня нет сестры.

Солдат. Где Барблин?

Андри. А что?

Солдат. У меня увольнительная, и я положил на нее глаз…

Андри надел пиджак и хочет уйти, Солдат подставляет ему ножку, Андри падает. Солдат смеется.

Солдат — это не пугало для птиц. Понятно? Просто пройти мимо. Я солдат, это железно, а ты еврей.

Андри молча поднимается.

Или, может быть, ты не еврей?

Андри молчит.

Но тебе везет, тебе чертовски, можно сказать, везет, не каждому еврею так везет, как тебе: ты можешь подладиться.

Андри вытирает штаны.

Я сказал: подладиться!

Андри. К кому?

Солдат. К армии.

Андри. От тебя же несет сивухой.

Солдат. Что ты сказал?

Андри. Ничего.

Солдат. От меня несет?

Андри. На семь шагов и против ветра.

Солдат. Думай, что говоришь. (Пытается уловить запах собственного дыхания.) Ничего не слышу.

Андри смеется.

Тут не до смеха, если кто-то еврей, то тут не до смеха, еврей, понимаешь, должен подлаживаться.

Андри. Почему?

Солдат (горланит).

Когда ты каждой юбке рад,

Не церемонься, брат-солдат,

Управься по-солдатски:

Хоть день, хоть ночь,

А юбку прочь…

Не пяль глаза, словно барин какой-то!

Когда ты каждой юбке рад,

Не церемонься, брат-солдат…

Андри. Можно мне теперь уйти?

Солдат. Барин!

Андри. Я не барин.

Солдат. Поваренок, стало быть.

Андри. Уже нет.

Солдат. Такой ведь даже солдатом не станет.

Андри. Ты знаешь, что это?

Солдат. Деньги?

Андри. Мое жалованье. Я стану столяром.

Солдат. Тьфу ты!

Андри. В чем дело?

Солдат. Говорю: тьфу ты! (Вышибает у него деньги из руки и смеется.) Вот тебе.

Андри пристально смотрит на Солдата.

Такой еврей только и думает о деньгах.

Андри с трудом овладевает собой и подбирает рассыпавшиеся по мостовой монеты.

Значит, ты не хочешь подлаживаться?

Андри. Нет.

Солдат. Это железно?

Андри. Да.

Солдат. И за таких, как ты, мы должны сражаться? До последнего бойца, ты знаешь, что это значит — один батальон против двенадцати батальонов, это подсчитано, лучше смерть, чем неволя, это железно, но не за тебя!

Андри. Что — железно?

Солдат. Андоррец — не трус. Пускай они свалятся со своими парашютами, как саранча с неба, здесь они не пройдут, это так же верно, как то, что моя фамилия Пайдер. У меня они не пройдут. Это железно. У меня — нет. Им еще покажется небо с овчинку!

Андри. Кто увидит небо в алмазах?

Солдат. У меня нет.

Входит Идиот, умеющий только скалить зубы и кивать головой.

Солдат обращается не к нему, а к воображаемой толпе.

Слышали теперь? Он думает, что мы боимся. Потому что боится сам! Мы не будем сражаться, говорит он, до последнего бойца, мы не будем умирать из-за их перевеса, мы подожмем хвост, мы наложим в штаны, да так, что сапоги полны будут, он осмеливается говорить это мне в лицо, в лицо армии!

Андри. Я не сказал ни слова.

Солдат. Я спрашиваю: вы это слышали?

Идиот кивает головой и скалит зубы.

Андоррец ничего не боится!

Андри. Это ты уже сказал.

Солдат. А ты боишься!

Андри молчит.

Потому, что ты трус.

Андри. Почему это я трус?

Солдат. Потому что ты еврей.

Идиот скалит зубы и кивает головой.

А теперь я пошел…

Андри. Но не к Барблин!

Солдат. Как покраснели у него уши!

Андри. Барблин — моя невеста.

Солдат смеется.

Это правда.

Солдат (горланит).

Хоть под кустом,

Хоть под столом

При напролом

Под подолом…

Андри. Так уходи же!

Солдат. Невеста — он сказал.

Андри. Барблин повернется к тебе спиной.

Солдат. Ну, так я возьму ее сзади!

Андри…Скотина ты.

Солдат. Что ты сказал?

Андри. Скотина.

Солдат. Скажи это еще раз. Как он дрожит! Скажи это еще раз. Но громко, чтобы вся площадь слышала. Скажи это еще раз.

Андри уходит.

Что он сказал?

Идиот скалит зубы и кивает головой.

Скотина? Я скотина?

Идиот кивает головой и скалит зубы.

Он ко мне не подлаживается.

Авансцена

Трактирщик, теперь без фартука, подходит к барьеру для свидетелей.

Трактирщик. Я признаю: в этой истории мы все обманулись. Тогда, конечно, я думал так, как все думали — тогда. Он сам так думал. До самого конца. Еврейский ребенок, которого наш учитель спас там от черных, так всегда считалось, и мы находили это прекрасным, что учитель заботился о нем как о