Запрещается делать выписки, снимать ксерокопии или каким угодно иным способом копировать содержимое документа.

…На указанном объекте произошел одновременный подрыв нескольких зарядов взрывчатки и противопехотных мин с дистанционным поражением цели. По меньшей мере две мины системы „Клеймор“ были установлены в непосредственной близости от импровизированной площадки для барбекю в саду виллы.

Заминированы были также комната хранения оружия и боеприпасов, хозяйственные помещения в подвале и помещение тира, также расположенное в подвальной части дома.

В результате взрывов произошло обрушение части несущих конструкций. Взорвались также и боеприпасы в комнате хранения оружия, что существенно усилило эффект от заложенных зарядов.

Начавшийся пожар был потушен лишь через несколько часов силами трех пожарных бригад.

Из-под обломков извлечены тела восьми человек (все сотрудники регионального отделения «Гарварда»). Разбор завалов продолжается.

В саду, неподалёку от площадки для барбекю, подобраны:

1) Марк Финеганн, сотрудник региональной организации. Мертв, причина смерти – множественные осколочные ранения;

2) Иегуда Мейер, сотрудник регионального отделения. Мертв, причина смерти – множественные осколочные ранения;

3) Джон Хает, сотрудник регионального отделения. Жив, многочисленные порезы и проникающие ранения холодным оружием. Ушибленные раны головы и тела. Потерял много крови. Контузия, частичная потеря памяти, находится в бессознательном состоянии.

Поиск тел продолжается…»

На этот раз подполковник оказался первым – надо думать, что он нажал на все кнопки, до которых только можно дотянуться.

– Джон, ты можешь говорить?

– Да… сэр… могу…

– Что произошло?

– Где?

– На этой вашей вечеринке! Кто с кем повздорил?

Примерно минуту молчу и собираюсь с мыслями.

– Ну… Марк пришёл… Сказал, что надо починить фонарь.

Я повернулся туда… и он меня ударил!

– Чем?!

– Ножом, сэр… Он всегда его с собой носил.

– Мы нашли его там, – кивает Ольбрехт. – Это действительно его нож, и он в твоей крови.

– Да? Ну… мне тогда было не до разглядываний… он напал на меня и начал… он хотел меня убить, сэр! Я защищался, сэр, я не нападал на него! Пытался выбить нож, даже руку порезал…

– Знаю-знаю! Не волнуйся так! А что потом?

– Потом? Я упал… слышал голоса, кто-то звонил по телефону.

– Голоса?

– Ну… Марк точно что-то говорил…

– А кто ещё?

– Не знаю, сэр… Потом меня что-то ударило. Больше ничего не помню.

– Точно?

– Да, сэр… вы не отдадите меня в полицию? Что я должен буду им сказать?

– Не волнуйся, ты на базе войск США, и сюда никакая полиция не войдёт. Кроме нашей, но они стоят снаружи, охраняют твою палату.

– Спасибо, сэр…

– Поправляйся! Мы обязательно ещё увидимся!

Подполковник кивнул раненому и быстро вышел за дверь.

Дойдя до комнаты спецсвязи, кивнул на дверь дежурному мастер-сержанту. Тот поднялся и молча покинул помещение.

Это было против правил, но никто и не подумал возражать Ольбрехту – предъявленные им полномочия были достаточно обширны. Он ещё и не такое тут мог вытворять!

Подняв трубку, подполковник нажал несколько кнопок.

– Слушаю вас! – отозвался голос в трубке.

– Вирджиния, шесть-один-пять. Код три.

– Соединяю…

– Да? – отозвался абонент на том конце.

– Это Финеганн. Мы получили недостающие показания.

– Вы абсолютно в этом уверены?

– Да, – машинально кивнул Ольбрехт. – Он в прошлом подрывник и мог рассчитать установку зарядов. Больше этого там попросту некому было бы это сделать.

– Почему он на это пошёл?

– Проверяем все его связи. Уже кое-что нашлось… но нам надо больше времени!

– Он погиб и сам… Почему?

– «Клейморы» были замаскированы под прожектора. И что-то там испортилось – прожектор не загорался. Хает, который ничего об этом не знал, не полез разбирать прожектор, но за провода подергал. Вероятно, он таким образом сбил настройку, и осколки накрыли безопасную ранее зону.

– Он жив?

– Потерял много крови, но жив.

– Проследите за ним – человек такой удачливости нам нужен!

– Да, сэр! Разумеется, сэр!

Я лежу один в пустой палате. За дверью слышны мерные шаги часовых. Ко мне никто не заходит, только иногда заглядывает дежурный врач.

Ноет и болит всё тело, ведь столько раз пришлось падать с разбегу на камни! Крутит порезанную ладонь – похоже, тут я всё же хватил через край…

Но всё это мелочи по сравнению с тем, что несёт с собою неизвестность.

Вот откроется дверь… и войдёт подполковник…

И что он тогда скажет?

А главное, что я ему отвечу?

Романов, так же как и Прилепин, пытался осмыслить ситуацию, в которую влез, и пока не знал, чего он хочет и что делать дальше. Разница между ними была лишь в том, что Прилепин имел конечную цель. Генерал Романов, человек советских убеждений, не оказал сильного влияния на формирование психологии своих сыновей, чем был очень огорчен. Но дух времени оказался сильнее родительской опеки. Иван давно уже был отрезанным ломтем, с которым они виделись один-два раза в год. На Василия больше влияния оказал Ружинский, который, в отличие от генерала Романова, вышедшего в отставку в 1993 году, после расстрела российского парламента, прослужил в российском ГРУ до 2012 года. Моральный климат в его организации, как и во всех российских государственных структурах, претерпел сильные изменения. Новая жизнь приучила полковника Ружинского к постоянной вероятности потери друзей и сослуживцев. Причем к самой неприятной потере. Они просто переставали быть его друзьями. В конце концов у него остался только один друг. Генерал Романов. Полковник принимал этот процесс как неприятное, но неизбежное следствие перемен, происходящих в национальном характере его народа. Ружинский раньше всех понял, в какую игру втянулся младший Романов и втянул его. Анализ добытой информации и обостренная интуиция говорили ему, что так он еще не рисковал ни разу.

Романов, лежа на диване в своей холостяцкой квартире, вспоминал разговор с Ружинским, который состоялся сразу по возвращении в Москву. «Запомни, Василий, – сказал он, – в такой ситуации ни мне, ни твоему отцу работать не приходилось. Мы работали на государство. Сейчас классическое понятие государства размыто. Это конгломерат различных структур и кланов, в котором каждая единица имеет свой интерес. И работать ты можешь только на один из кланов. Но не на государство. Причем гарантий, что клан, на который ты работаешь, будет тебя защищать, нет никаких. И здесь ты не имеешь права на сентиментальность и порядочность, потому что в этом случае заведомо обрекаешь себя на поражение. Я вопросы не задаю, хотя не могу понять, зачем тебе все это». Когда Ружинский произносил свою речь, в мозгу Василия как молния промелькнуло давнее, полустертое воспоминание о принятии присяги, первой клятве будущего офицера под сенью трехцветного знамени, развевавшегося на ветру. Пикнул смартфон. Романов вышел в почту. Письмо от Паолы.