Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— …Бродский бес… бесспорно гениален, — говорит Миша Вишневский тоном профессора, но заплетающимся языком, — впрочем, он принес б-больше вреда ру-русской поэзии, русскому языку, ч-чем пользы.
Тщедушный паренек в очках с толстенными линзами мудро усмехается:
— Почему это?
— А вот давай на… накатим, — Миша плескает «Московскую» с полуотклеившейся этикеткой по чашкам. — Сейчас накатим — и я тебе объясню.
Видя, что Миша уже набрался до стадии, когда его тянет объяснять при помощи кулаков, я, выпив первым, слегка меняю направление разговора:
— А мне простая поэзия нравится. Искренняя и простая.
Тщедушный переводит свои линзы с Миши на меня:
— Это кто же простой?
— Да кто… Тиняков, например. Не весь, но лучшие вещи — простые у него и, можно сказать, гениальные.
Тщедушный с минуту глядит на меня как на дурака, а потом объявляет:
— Я не знаю такого. — В его голосе приговор мне: я неудачно выбрал пример, а потому не имею больше права ввязываться в разговор.
Остальные молчат. Я понимаю, что и они не знают. Лишь Саша Фомин мученически стонет в алкогольном сне.
— А Рыжего знаешь?
Очки тщедушного переползают с меня на задавшего вопрос Мишу.
— Рыжего знаю, да, но поэтом его не считаю.
— Хм! Интересно…
— Он не поэт.
— Поэт! — вдруг громко и резко (все аж вздрогнули) рубит сидевший до того тихо-мирно парень с миловидным молодым лицом и спортивной фигурой, на вид совсем трезвый. — Он повесился — значит, поэт! Он совершил поступок…
— Если мы по таким критериям будем судить, — тщедушный говорит спокойно и каким-то мудрым тоном, — то и невежу Рубцова в поэты зачислим. Он-то поступков совершил предостаточно…
— Слушай, ты! — шипяще вскрикивает Миша Вишневский. — Ты Р-рубцова не трогай! Его давно все признали…
— Такие же невежи, как и он сам, признали. Которым от природы не дано настоящую поэзию не то что почувствовать, но и элементарно прочесть. Речевой аппарат, извините, не развит…
Миша подтягивает рукава свитера к локтям. Я торопливо наливаю в свою чашку граммов семьдесят. Глотаю. Встаю и иду к двери. Слышу за спиной Мишино неоспоримо твердое:
— Сейчас я тебя буду месить, очкарь.
Вот уж точно: «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…» Да, у Бродского есть гениальные строчки…
За поворотом коридора, напротив кухни, живет Шевчена, хотя в последнее время здесь почти не появляется. Стучу просто так, наудачу.
— Да-а! — знакомый крик с той стороны двери.
Открываю:
— Можно?
— О, Ромочка! Заходи!
Шевчена на кровати подстригает ногти на ногах.
— Как жизнь? Творчество? Здоровье? — не глядя на меня, энергично задает набор традиционных вопросов.
Сажусь к журнальному столику, посреди которого сковородка с остатками подгоревшей картошки. Рядом — пачка легкого «Винстона». Беру сигарету, закуриваю, отвечаю:
— Всё так же — всё хреново.
— С женой не помирился?
— Нет. А ты-то как?
— А мы вот сегодня с Алексеем Константиновичем в кино идем. На «Кукушку».
Алексей Константинович — это тот романист, что, заикаясь, призывал Сергея и других участников своего мастер-класса на форуме бросить писать, Шевчена там с ним познакомилась, и вот уже месяц они плотно общаются.
— Ты у него, что ли, живешь? — решаю уточнить.
— Ну, как тебе сказать… — И по тону становится ясно, что я правильно догадался.
— И как?
— Хорошо… Не смотри на меня, я джинсы надену.
Смотрю в сковородку, затем на прилипшую к стенке чашки чаинку. Справа шевелится сперва желто-розовое, а потом — синее. Потом Шевчена шлепается на стул напротив меня. Тоже закуривает.
— Ладно, Ромочка, не горюй. Алексею Константиновичу сорок шесть, а уже несколько раз мне признавался, что только теперь почувствовал себя счастливым. Тебе ведь тридцать всего? Видишь, есть еще время.
— Издеваешься? — сбиваю пепел в пепельницу; вместе с пеплом вылетает и уголек. Приходится подкуривать заново.
— Да нет, я серьезно.
— А ты изменилась, — говорю. — Раньше шумно-наглой была, а теперь как-то глубинно…
Шевчена пожимает плечами.
— Может, чаю?
— Хм… Я полдня только и делаю, что пью чай. Пью чай и маюсь.
— Не майся. Плюнь. Лучше пиши, как маешься.
В ее голосе наконец появляются нотки искренности, и я сразу размякаю:
— Да как, Оль, не маяться, если с любимой женщиной так… И люблю, и жить вместе не получается…
Она вздыхает.
Некоторое время молчим, не глядя друг на друга. Я ни о чем не думаю, просто жду, что скажет Шевчена. И вот она почти вскрикивает:
— Слу-ушай!
— Что?
— А если тебе поступить, как лимоновский Эдичка. Он ведь тоже любимую потерял.
— Как поступить?
— Ну… с мужчиной. Понимаешь?
Я поднимаю лицо, пытаюсь по ее глазам определить, серьезно она или стебается. Вроде серьезно.
— Спасибо, блядь, за совет. — Это единственное, что приходит на ум для ответа. Не по роже ведь бить.
— Ты не обижайся. Ведь по поговорке — клин клином…
— Какой клин клином… Всё, замолкни… — Давлю окурок в пепельнице. — Ладно, надо идти.
Шевчена не удерживает. Встаю. Напоследок интересуюсь:
— Пишешь что?
— Да ну! Зачем счастливой женщине писать?
— Н-да, правильно вообще-то. Хотя, смотри, можем ведь и выгнать с семинара за творческую несостоятельность.
Вечер…
С утра — собирание «чебурашек» на этажах, кофе, новости по «Маяку», попытки заполнить страницы тетради шеренгами слов. Днем — метро, работа, какие-никакие, но встречи, какое-никакое, но общение, снова метро, люди, тротуар, шелест колес по только что выпавшему и тающему снегу, стол, «Маяк», ужин. А вот вечер… Точнее — тот короткий отрезок вечера, что разделяет деятельность и погружение в сон.
Я брожу по комнате, поправляя не совсем так, как бы надо, стоящие предметы, то и дело поглядывая на будильник. Без пяти одиннадцать. Скоро будет очередная сводка новостей, а пока по радио рассказывают, как хорошо в ноябре в Дубае. Передача под эгидой «На правах рекламы»… Открываю тетрадь, стоя над столом, перечитываю последние строки, которые удалось выдавить за сегодня. Может, еще что придет в голову? Перечитал, жду импульса, даже ручку меж пальцев кручу… В колонках магнитолы пикают сигналы точного времени. Идикторша скороговоркой начинает: «Сегодня в президентской резиденции „Ново-Огарево“ прошла встреча Владимира Путина с Эльдаром Рязановым и Михаилом Ульяновым. Президент поздравил мэтров российского кино с семидесятипятилетием и подарил им часы с гравировкой „От Президента России“. Хозяин принимал юбиляров в уютной каминной и угощал яблочным пирогом». Затем менее важные новости: в Чечне сдались пятнадцать боевиков, в Москве убит очередной ученый, «Локомотив» стал чемпионом страны по футболу…