принесла сумму больше назначенного платежа. Амара нервничает из-за этого безмолвия — так Феликс, очевидно, и задумывал.

— Если ты сегодня не намерен общаться, то я пошла.

Феликс отвечает, чтобы удержать ее, — Амара знала, что так и будет.

— Мне не нравятся твои правила игры.

— Какой игры?

— Сколько у тебя теперь клиентов? — Он тычет в нее пальцем, чтобы еще больше вывести ее из равновесия. — Сколько денег приносит тебе Виктория каждый месяц?

— Почему я должна посвящать тебя в свои дела?

— Раньше ты сама с охотой хвасталась. Очевидно, что Виктория стоит больше, чем оговоренная сумма. Я не уверен, что шесть тысяч сестерциев — справедливая цена за нее.

— Это уже даже для тебя чересчур, — отвечает Амара, закипая. — Потому что именно эта сумма прописана в договоре.

— Ты никуда не пойдешь — это приказ, а не вопрос.

— Ты мне уже не хозяин. В этом месяце я заплатила тебе больше положенного. У тебя нет повода держать меня здесь.

— Поводов у меня множество. — Он наклоняет голову набок и улыбается, так что на мгновение Амара даже надеется, что у него сменилось настроение, пока не замечает жестокость в его взгляде. — Пижон не знает, что ты здесь. Это первый повод. Ты не хочешь, чтобы он об этом узнал. Второй повод. Разве ты не согласна?

— По-моему, ты собирался перестать мне угрожать?

— Это было в прошлом месяце, — отвечает Феликс со своей самой очаровательной улыбкой.

— Я здесь не одна. Я могу позвать мужчин, которых привела с собой.

— Да, двое твоих суровых мужчин за дверью. — Он кивает, как будто всерьез расценивает ее угрозу. — Умный, который так же тощ, как ты сама, и сильный без капли мозга. Да я просто в ужасе от мысли, что кто-нибудь из них возьмется за меня.

— Чего ты хочешь?

Феликс кладет руки ей на талию, осторожно, как будто проверяет ее реакцию. Амара хватает его за запястья, давая понять, что будет сопротивляться.

— Мне все равно, что там написано в договоре. Я считаю, что ты должна заплатить мне больше, заплатить так, как платила всегда.

— Нет.

— Довольно я тебя ждал. Я хочу доказательств, что ты не пытаешься меня надуть.

— Как насчет того, чтобы завоевать мое доверие?

— Да пошла ты со своим доверием. Ты кем себя возомнила? — Он опускает ее талию и идет вокруг нее, так что Амаре тоже приходится поворачиваться, чтобы следить за ним. — Позволь-ка, я объясню тебе еще раз: я жду, что ты заплатишь. Либо ты соглашаешься — и я тебя не обижу. Либо ты не соглашаешься — и твой пижон удивляется, откуда взялись синяки. Полагаю, он будет не очень-то рад, если узнает, что тебя поимел кто-то другой. Что там между вами сейчас? Ты у него уже довольно давно. Интересно, он вообще поверит тебе, если ты заявишь, что тебя изнасиловали?

Феликс теперь стоит на месте. У Амары кружится голова после его хождений, но она прекрасно понимает, что происходит. С тех пор как она стала его должницей, каждая их беседа только немного отдаляла этот момент — цену, которую она должна заплатить за освобождение Виктории и Британники. Может быть, она всегда знала, что Феликс так поступит, однако продолжала приходить сюда в надежде, что все будет иначе. Больше всего ей хочется, чтобы Филос не стоял сейчас за дверью. Из-за этого все намного сложнее.

Амара пытается представить Феликса ребенком — запуганным мальчиком, который любил свою мать и который страдал так же, как страдает она, — и заставляет себя поверить, что может воззвать к его душе. Остается только разыграть оставшиеся карты. Феликс удивленно смотрит на нее, когда Амара берет его руку в свои.

— Я не верю, что ты этого хочешь. Ты же не твой отец, Феликс. Я не верю, что ты таков на самом деле.

Выражение его лица, когда он поднимает взгляд, напоминает ей тигров на арене: свирепость, которую обреченные видят перед смертью, лицо существа, неспособного на сострадание. Он сжимает ее пальцы с такой силой, что ей больно:

— Тогда скажи мне да.

Когда Феликс обнимает ее, Амара мысленно возвращается в те дни, когда он только купил ее, когда она только поняла, на какую жестокость он способен. Она думает о Филосе и старается не впадать в панику; пытается подавить слезы, зная, что будет дальше, когда Феликс прижимает ее к столу. И все-таки он может дать ей кое-что, ради чего она готова вытерпеть эту боль.

Амара берет лицо Феликса в свои руки, чтобы он посмотрел на нее:

— Сначала я хочу получить кое-что от тебя.

— Что? — Он настолько изумлен, что замирает. — Ты хочешь, чтобы я скостил тебе часть долга? Я угадал?

Амара смотрит ему прямо в глаза, чтобы ничего не упустить: она знает, что второго шанса у нее не будет.

— Я хочу, чтобы ты сказал мне, где ты похоронил ее.

Что-то едва заметное мелькает на его лице. Будь это другой человек, это было бы похоже на стыд. Феликс пытается убрать ее руки, чтобы она не смотрела ему в глаза, но Амара только вцепляется крепче.

— Нет, — говорит она, не отрывая взгляда, надеясь получить ответ. — Только не Дидону. Даже ты не смог бы этого сделать. Ты не мог так поступить. Не на свалке.

Амара хочет, чтобы Феликс стал отрицать обвинения, но он этого не делает.

— Ты должен был похоронить ее, — говорит она, ее голос уже звучит истерично. Она отпускает его лицо и толкает в грудь. — Скажи мне, что ты не оставил ее там!

— Значит, я должен был сделать тебе одолжение, так, что ли? Сразу после того, как ты на каждом углу орала, что хочешь моей смерти? — Феликс хватает ее за плечи. — Ты думала, что я стану платить за кремацию рабыни только потому, что это твоя подруга? Какого хрена я бы стал это делать?

Амара видит его мрачное лицо, на котором не отражается ни капли раскаяния, и весь гнев и вся печаль, которые она так долго держала в себе, прорываются наружу, и она уже не владеет собой. Амара кричит на Феликса, отталкивает его от себя, проклинает его, требует, чтобы боги уничтожили его раз и навсегда. Он ошеломленно смотрит на нее, и Амара понимает, что кричит на греческом, что в этот миг может думать только на родном языке. Она хватает стул — первое, что подвернулось под руку, — и, когда Феликс бросается в сторону, обрушивает его на полку на стене. Вазы разбиваются, деньги водопадом падают на пол. Ее ярость набирает обороты, подкрепленная болью в сердце. Снова вазы бьются