Нет! Руки Судьбы и Любви уже безраздельно владели мною.

Своими планами я поделился с сыном, который уже учился в институте международных отношений, и предупредил, что ничего хорошего по окончании института его не ожидает (так оно и вышло: попытались заткнуть его в дыру, а в результате дали свободное распределение, опять Рука Судьбы, вынесшая его на радио, а затем во «Взгляд»). Но он реагировал бодро: «Уходи из этого КГБ! Неужели ты не проживешь на огромную пенсию в двести рублей?!» – не зря я пичкал его Замятиным и Солженицыным!

Стояло лето 1980 года, по полупустой Москве разъезжали олимпийские автобусы, а моя история, словно телега со сломанными колесами, застряла где-то на большой дороге между ПГУ и КГБ, я ожидал решения не без трепета: вдруг лишат пенсии? Я предполагал, что на свет вылезут и захороненные до поры до времени «компры». Свои не совсем ортодоксальные взгляды я не скрывал, при особой ненависти меня вполне можно было выбросить без всякой пенсии, впрочем, это не страшило, я уже ощущал себя знаменитым драматургом, принимавшим на сцене цветы от поклонниц.

С Сашей в Дании, 1977 г.

Наступил сентябрь, но высокое начальство безмолвствовало, а тут подвернулась блестящая возможность провести бархатный сезон в Пицунде. Я начертал рапорт Крючкову с просьбой об отпуске (таков был ритуал для начальников отдела), и уже через два дня меня призвал партийный Сталагмит и поинтересовался, в каком составе я намерен совершить свой южный вояж. Услышав, что я отбываю… с подругою? с любовницей?! он изобразил на лице такое уныние, словно я принес ему весть о кончине всего парткома КГБ. «Ты делаешь ошибку! – сказал он назидательно. – Ты пожалеешь об этом!» Я в ответ заметил, что английский король Эдуард Восьмой ради любимой женщины пожертвовал даже короной, – эта история вдохновляла меня, разве генеральские погоны хуже короны?

Вернулся я через месяц и с удивлением узнал, что уже уволен по статье о служебном несоответствии (скорость потрясающая! обычно на пенсию отправляют со скоростью черепахи). Отправлен в запас с пенсией, но (о, страшная месть Крючкова, а скорее, его приближенных!) лишен привилегий при оплате коммунальных услуг, вычищен из резерва КГБ, брошен в рядовой армейский военкомат подальше от славного жандармского корпуса.

Коня, коня, полцарства за коня! (Это я о сгинувших скидках на ЖКХ.)

Выстрел наконец прогремел, все было кончено, я остался жив и весел.

Кони понесли дальше.

3.09.1979. Я начинаю думать о тебе рано-рано, с самого утра, когда бреюсь, думаю, когда отжимаюсь от пола и прыгаю вверх, и вот сейчас снова думаю, двигаясь со всей оравой на кофе, сервированный нам, талейранам, за час до завтрака. Я всего лишь хочу сказать, что начал думать о тебе ровно в шесть тридцать утра, пожалуй, я единственный в мире человек, который думает о тебе в Гренландии, этой клокочущей мыслью я объят и за завтраком в предвкушении торосов и айсбергов, еще не явившихся глазу. Начиналось с того, что, расставшись с тобой (и думая о тебе), я прибыл на место сборища в аэропорту Каструп, и был принят догоподобным шефом протокола за австралийского посла (не подумай, что я шел под руку с кенгуру). Потом активно знакомились, интересуясь качеством проливных дождей в обоих полушариях, потом долго летели, чуть злоупотребляя первым классом (две бутылки доброго бордо, моего друга), потом взошли на корабль и выслушивали приветствия капитана, славного парня со щербинкой в зубах, с гордостью демонстрировавшего фотографии своих маленьких дочек.

Итак, кое-что о высокочтимой компании.

Пакистанский посол, лысый трезвенник (что отвратительно), постоянно твердящий, что жизнь его на земле лишь несущественная деталь перед счастьем после смерти. Австралийский посол – нечто розовое, лоснящееся, круглое, как у макаки, напоминает Мышь-Соню у Кэрролла в исполнении художника Джона Тенниела, списавшего ее с ручного вомбата Данте Габриэля Россетти. Жена его бледна, тускла, как окошко в темнице сырой, и ее унылый длинный нос окружен бугристою кожей, усеянной черными точками. Бельгийский посол, седой, импозантный жизнелюб, участник Сопротивления, нормальный пьющий человек, орел. Канадский советник, очень утомленный и призрачный, странно, что я вообще его заметил. Немецкий советник с женой – предусмотрительные жмоты, которые боятся остаться без еды и питья, а потому все время тащат что-то со стола в свою нору. И Дог с женой.

А я думаю о тебе, Таня.

Информация для размышления: по гренландскому сухому закону полагается 72 единицы в месяц на нос (бутылка вина – 6, виски – 24), жить можно, хотя плохо. Первая встреча с живым гренландцем, у него от эскимосского синдрома бегают глаза, он – муниципальный советник и носит белую водолазку (похож на советского писателя в ресторане ЦДЛ, не хватает лишь кожаной куртки), разговор пуст, как выпитая бутылка.

Корабль наш называется «Диско», и мы пройдем вдоль западного берега материка Гренландия, что, честно говоря, полная чепуха по сравнению с твоими плечами, обнятыми моею мужественной рукой. Плывем, за окном холодная, прозрачная, синяя красота. Хочется жениться на гренландке и подохнуть, моя милая. Человечество поразительно едино в своих забавах, и на гренландских скалах, как на Орлиных у Агурских водопадов, начертаны имена жаждущих остаться в памяти навечно.

Не глохнет высоколобая дискуссия: подталкивал ли Запад Гитлера к нападению на Союз или нет? Почему-то все ругают не Чемберлена, виновного за Мюнхен, а невиноватого сэра Уинстона, все орут. Гомо (так назовем пакистанца) замечает, что я – human, то бишь, похож на человека. Комплимент советскому дипломату, всегда застегнутому на все пуговицы, исключая самые нижние.

4.09.79. Черт побери, какая сильная качка, просто пятнадцать человек на сундук мертвеца, и-го-го и бутылка рома! Курю с утра сигары, обвевая Гомо, и сожалею вслух, что я не буддист, а правоверный коммунист, за что и гореть мне голубым пламенем в аду, пока Гомо будет наслаждаться собственными превращениями из летучей мыши в сахарный тростник. За бортом плывут обнаженные скалы, за ними горы, покрытые снегом. Порт Холстенборг, на берегу лупоглазят круглыми мордами туземцы, на нас смотрят с вожделенным интересом, словно мы в пробковых шлемах и привезли бочки с виски, весь городок разбросан по скалам. Визит в школу, где девочки выделывают одежду из звериных шкур. О, брюки из шкуры белого медведя, мечта моей жизни, ты любила бы меня в них как сорок тысяч братьев!

Пробежка по магазинам града Холстенборга. Обидно, что даже здесь, у черта на куличках, все забито товарами, а между тем в родных пенатах… почему? Без комментариев. Оказывается, запрещено ввозить собак, и не из антисобачьих соображений, а просто чтобы не подпортить породу знаменитого гренландского шпица. Сколько воды вокруг, какое круглое солнце! Идем на всех парусах. Люблю тебя. В обед отведал кусок сырого дельфина с солью, пища убийцохотников, очень напоминающая угря. Небольшая сенсация: мадам Дога, превосходная старушка в морщинистых складках, обогнавших даже мои несравненные брыдлы, увидела в море живого моржа, призывно закричала, все мы возликовали и нацелились в зверя (или рыбу?) биноклями. Вдруг начал ревновать тебя (видимо, к моржу). Море вздулось мгновенно, пошли девятые валы, сейчас они обрушатся на корабль и подомнут под себя всю Гренландию. На ужин – креветки и оленье мясо (кстати, вчера в пику Антону Павловичу на ужин поджарили чаек, солоноватых, но сносных). Продолжал мелкие распри с Гомо, доказывая все преимущества атеистического коммунизма, он отмахивался от меня, как от занудной мухи, настаивая на том, что человек всего лишь пришелец в этом мире и жизнь его – лишь малый этап существования в вечности. А как насчет переустройства мира на нравственно чистых коммунистических принципах? Не желаете? Подобно Льву Толстому, предпочитаете есть рисовые котлетки, творить добро, злу не потакать, но и не противиться? А как же военный режим в Пакистане? За что казнили Бхутто? Почему голоден пакистанский люд? К топору нужно звать Пакистан, батенька! В дискуссию вошел немецкий советник Курт, обеспокоенный советской военной угрозой (его я быстро утешил), затем встряла австралийская послица Энн, недовольная правами человека в СССР, а я, как учили, размахивал мечом и срубал им головы.