Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зимой в собрании завтрак из двух блюд – обыкновенно мясо и рыба, или мясо и зелень, или мясо и какой-нибудь омлет – стоил 70 копеек. Обед из трех блюд – 90 копеек. Перед завтраком или обедом можно было подойти к высокому закусочному столу и выпить рюмку водки. Во время этой операции вольнонаемный буфетчик за конторкой, на глаз на листе в твою графу проставлял стоимость потребленного. В зависимости от привычек офицера это было или 20, или 30, или, наконец, 40 копеек. 40 копеек была предельная цифра. Ты мог стоять у стола хоть полчаса, перепробовать все закуски и все водки, и больше 40 копеек все равно не запишут. В качестве столового питья некоторые пили пиво, некоторые минеральные воды, а некоторые легкое красное вино, которое собрание выписывало из Франции бочками, так называемое «собственного разлива». Полбутылки такого вина стоило 45 копеек. Нужно, однако, сказать, что днем, в обыкновенные рабочие дни, огромное большинство офицеров ни водки, ни вина не пили.
Опять-таки в обыкновенные дни, в зимнем собрании относительно прихода и ухода никаких правил не существовало. Пришел, поздоровался, сел за стол, съел свой дежурный завтрак и можешь уходить, ни с кем не прощаясь. Но когда завтраки бывали парадные, по случаю приезда высокого начальства или гостей, нередко депутаций иностранных офицеров, это бывал уже «общий завтрак», церемония, требовавшая самого строгого этикета. Появлялся командир полка. Ставилась общая закуска, более или менее богатая. Все садились по чинам. Посередине под портретом Петра командир, напротив старший полковник, а дальше полковники, капитаны и т. д. Если на такой завтрак, не дай бог, опоздаешь и придешь, когда все уже сели, то проскользнуть на свое место никак нельзя. Нужно подойти к командиру полка и доложить причину опоздания. И только получив для пожатия командирскую руку, можешь идти садиться. Большие блюда разносили «собранские» вестовые и тоже, разумеется, по чинам. Из-за такого стола вставать не полагалось до тех пор, пока командир полка для вида не привстанет, а потом опять не сядет. Этим командирским привставанием господам офицерам давалось понять, что желающие могут уходить. Если до командирского привставания тебе нужно встать и уйти, следовало опять-таки подойти к командиру и попросить разрешения.
Раз во время такого завтрака, как сейчас помню, по случаю приезда японской военной миссии, за столом сидели чрезвычайно долго, часов до трех. Дело было зимой, в субботу, и у меня в Таврическом дворце на катке было назначено свидание с одной милой девицей, причем мне велено было не опаздывать. За столом уже все выпили и съели, а командир все сидит прочно. Часы ползут, а уйти нельзя. Наконец я не выдержал. Совершенно по-мальчишески тихонько сполз со стула, пригнулся и за спинами прошмыгнул в швейцарскую. Думал, спасен, но не тут-то было. Только что приготовился надеть пальто, как в дверях высокая фигура старшего полковника Баранова.
– Подпоручик Макаров, почему вы встали из-за стола, пока командир полка еще сидел? Потрудитесь сейчас же вернуться!
Пришлось, поджавши хвост, вернуться на место и отсидеть положенное.
Так же как и разрешение на вставание, командир полка подавал разрешение на курение. Если он был курящий, то за кофе он вынимал портсигар и закуривал. В ту же минуту «собранские» зажигали свечи, которые в высоких бронзовых подсвечниках были расставлены по всему столу. Если он сам не курил, он просто приказывал зажечь свечи. До зажжения свечей курить за столом было строжайше запрещено.
При таких парадных завтраках, всегда с шампанским и с тостами, все расходы раскладывались на офицеров поровну. Через несколько дней в большой книге офицерских вычетов, в графе общих расходов, против своей фамилии ты имел удовольствие прочесть: «Прием японской делегации – 4 рубля; завтрак начальнику дивизии – 3 рубля», и т. д. все экстренные месячные вычеты по порядку.
С выступлением в лагеря весь уклад жизни радикально менялся. Никакой еды и питья, кроме чая, в бараках у себя офицеры не держали, а все, что елось и пилось, поглощалось в собрании, которое помещалось сзади, в саду, шагах в 150 от линии офицерских бараков. Применяясь к солдатскому укладу жизни, в лагерях после полудня офицерам давался обед, а вечером ужин. К ужину, который в хорошую погоду подавался обыкновенно на террасе, каждый приходил когда ему было удобно, от шести до девяти часов вечера. Обед же был трапезой строго официальной. К обеду всегда приходил командир полка и обязаны были являться все офицеры. За полчаса до срока старший «собранский» вестовой звонил в маленький колокол, подвешенный на террасе, что обозначало первый звонок к обеду. У соседей преображенцев был тот же уклад, и часто оба колокола, преображенский и наш, звонили одновременно. От первого до второго звонка было двадцать минут, которые надлежало употребить на приведение себя в порядок после утреннего учения, где бывало жарко, пыльно, а иногда и грязно. Хватало времени, чтобы переменить сапоги, надеть чистый китель, вымыться, а в жаркую погоду сбегать в офицерскую баню, взять холодный душ. Бриться рекомендовалось утром, до занятий, но если не поспеешь, то уже к обеду нужно было являться начисто выбритым.
Без десяти минут час подавался второй звонок «к закуске». К этому звонку приходил командир полка, и к нему нужно было подходить здороваться, то есть стать перед ним навытяжку и ждать, пока он протянет руку. Поклон отнюдь не низкий, а военный, одной головой. Так же рекомендовалось здороваться с полковниками, и вообще со всеми старшими, хотя бы на один чин.
Когда все соберутся, командир первый подходил к закусочному столу и накладывал себе на тарелочку чего-нибудь вкусного. Это был знак, что можно приступать. В обыкновенные дни у закусочного стола стояли недолго, минут десять. Когда старшие отходили, командир усаживался «под Петром», а за ним рассаживались все, каждый на свое положенное