— Если наши враги не угомонятся, нам придется пойти на тайные переговоры с Москвой и добиться если не мира, то по крайней мере хотя бы перемирия, временной передышки. Это заставит Лондон и Нью-Йорк задуматься: стоит ли и впредь отказываться от дружбы с Германией, которая завтра может обрушиться на них вместе с Союзом. Само собой, это всего лишь дипломатический ход. Шантаж, если хотите.

Рейхслейтер очень точно избрал время для такого разговора. После бурной речи во время награждения, после той нервной встряски, которую фюрер устроил сам себе, разразившись бранью по адресу уже уничтоженных, арестованных или все еще затаившихся внутренних врагов рейха, он уже казался неготовым к очередному всплеску эмоций, точно так же, как Не готов был и к каким-либо рассуждениям по поводу сложных политических проблем. К тому же он привык не только выслушивать и прислушиваться к словам Бормана, но — что уже становилось явным для многих близких к рейхсканцелярии чиновников — слушаться его.

— Как вы себе это представляете? — переход на официальный тон стал единственной предосторожностью, к которой фюрер счел необходимым прибегнуть.

— Вас интересует канал связи?

Вам хорошо известно, что я давно пресекаю всякие попытки вступать в какие-либо тайные переговоры за моей спиной.

— Сам помогаю пресекать их, мой фюрер. Речь идет о другом: о политической игре, которую мы можем затеять с русскими. Да к тому же устроить утечку информации по этому поводу на Запад.

— Уж не намерены ли вы отправиться в Москву, следуя примеру своего предшественника, Гесса?

— Э нет, следовать примеру Гесса мне бы не хотелось, — по-бычьи повертел головой Борман. — Я имею в виду последствия, а не мотивы его кажущегося для всех странным перелета. Но кое-какие соображения по этому поводу у меня уже появились. Хотелось бы поделиться ими наедине, в более спокойной обстановке. При этом я думаю только о достойном выходе из войны, о будущем рейха, а не о собственном благополучии.

Фюрер невидяще взглянул на рейхслейтера и, ничего не сказав в ответ, направился из зала заседаний в свой кабинет.

Присутствующими это сразу же было замечено. Они поняли, что встреча завершилась, однако никто не направился к противоположной двери, словно ждали, что фюрер вернется и вручит еще по одной медали — в этот раз «За терпение».

«Вряд ли он готов сейчас продолжить наш разговор и здраво осмыслить мое предложение, — усмирил себя Борман, глядя ему в спину. — Зато я получил право напомнить о нем в том случае, если Кальтенбруннер, Шелленберг, Мюллер или еще кто-либо из эсэсовско-гестаповской братии сумеет разгадать, какую игру я затеял с Москвой, пользуясь услугами агента Магнуса».

Довольный собой, рейхслейтер уверенно направился к выходу еще до того, как фюрер скрылся за предусмотрительно открытой для него личным адъютантом дверью кабинета.

— Странная какая-то получилась церемония, — обронил Розенберг, обращаясь к фон Риббентропу. Не находите, господин министр?

— Фюрер весьма озабочен недавними событиями в Берлине, — промямлил Риббентроп, сам явно озабоченный тем, что Гитлер давно перестал замечать его присутствие. Авторитет этого политика уже давно не соответствовал не только его самолюбию, но и элементарным требованиям положения министра иностранных дел в верхушке рейха.

— И что-то я не вижу здесь Отто Скорцени, который должен был бы получить эту же медаль из рук фюрера коль уж не первым, то во всяком случае не третьим.

— Все еще не теряете надежды лично освятить восхождение этого обер-диверсанта на престол СС-рейха Франконии? — скептически ухмыльнулся фон Риббентроп.

— Не теряю. Но дело не в этом. Просто срабатывает мое старое правило: воспринимать факты и события не сами по себе, а в контексте. Поверьте моему опыту, господин министр, иногда такой метод приводит к поразительным умовыводам.

— Жаль, что вы не поделились своими наблюдениями с генералами Ольбрихтом и Фроммом. Они-то как раз потеряли способность воспринимать события и факты в каком-либо «контексте». Полагались исключительно на свою ненависть к фюреру.

— Воспользуюсь вашим советом и на всякий случай поделюсь им с Борманом, — мгновенно нашелся Розенберг.

И взгляды двух министров многозначительно скрестились в молчаливом противостоянии.

Только теперь откуда-то появилась Анна. Она подходила, осторожно ступая большими неуклюжими ботинками по почерневшему насту из прошлогодней листвы, словно боялась разбудить лежащих.

— Ранен? — негромко спросила она, приблизившись к Беркуту. Кирилл в это время разоружал убитого им унтер-офицера.

— Только этого не хватало. Спасибо, что помогла.

— Какая там помощь? — растерянно улыбнулась девушка. — Мне бы оружие.

— А ты что, умеешь стрелять?

Анна молча взяла из руки Андрея автомат, отсоединила магазин, выбросила патрон из ствола и, снова передернув затвор, щелкнула спусковым крючком. Потом так же быстро заправила патрон в магазин, а магазин присоединила к автомату.

— Убедительно, — признал Беркут.

— Бери меня с собой, пан лейтенант-поручик. Ты все видел.

— Это невозможно. Мы не собираемся партизанить в Польше. Наоборот, постараемся побыстрее проскочить ее, чтобы добраться до Украины. Кстати, кто тебя обучал? — спросил он, отбирая у польки автомат.

— Сами немцы. Наш староста, сволочь, всегда старался подселить их к нам. Говорил: «Там красивая девка», намекал, что, мол... А мне что оставалось делать? Терпела и готовилась к мести. Потому и выспрашивала, что могла. Постепенно приспособилась к винтовке, затем к автомату. И даже — пистолету. Несколько раз хваталась за автомат, чтобы перестрелять их сонными. Хвататься хваталась, но... Так возьмешь, пан лейтенант-поручик?

— Брось, не сторгуемся мы с тобой, — отрубил Андрей, направляясь к машине. — Мы в немецкой форме. Это поможет нам. Но только нам, а не тебе. А главное, куда ты пойдешь?

— Что такое «брось»? — не поняла Анна. Она шла за лейтенантом, почти наступая ему на пятки.

— Брось — это брось.

— Не бойся, вечно ходить за вами по пятам я не буду. Мы вместе, пока не встретим польских партизан. До первой встречи с партизанами... Так ты согласен, лейтенант-поручик?

Значит, до первой встречи с партизанами. Такое условие Андрея вполне устраивало. Но скорее из упрямства, чем из крайней необходимости, вновь решительно ответил «нет».

Какое-то время Беркуту казалось, что девушка наконец смирилась со своей участью и готова вернуться в село. Но как только они подошли к машине, Анна вдруг выхватила у Арзамасцева один из шмайсеров, мгновенно проверила его и, заскочив за передок, навела на Андрея.

Лейтенант даже не успел испугаться, а всего лишь застыл с приоткрытым ртом, замершем на полуслове.