…А антикварный красавец Антигуа в новейшие времена перенес новый удар из адского подземелья. По этому поводу Марио Антонио Сандоваль, влюбленный в этот испанский град Китеж в Центральной Америке, сохранившийся несмотря ни на что, выразился так. «Вот здесь, – сказал он, – землетрясение 1976 года разрушило прекрасные руины, оставленные землетрясением 1773 года». Дважды останки некогда величественного собора магическим образом приковывают взгляд.

Сегодня Гватемала-сити – бурно растущий город с трехмиллионным населением, сложенный как бы из разных нестыкующихся лего – городских районов. Их называют тут зонами, и каждая живет своей жизнью. Зона № 1 – исторический центр с кафедральным собором, президентским дворцом, парламентом и традиционными административными зданиями. Правда, все тонет в столпотворении людей и машин и бесконечной мелкорыночной стихии, которая затопила весь центр – примерно так, как у нас в Москве Лужники и «Динамо» были оккупированы базарами. Можно представить (или помечтать), что когда-нибудь центр очистится от торговой пены и ненужной суеты. Что старые здания отреставрируют, и тогда от них глаз будет не оторвать. Впрочем, вряд ли это случится завтра или послезавтра. В бедной стране красота и подлинность не самые главные приоритеты.

В бедной стране, однако, живут порой очень богатые люди. Для высшего класса в Гватемала-сити, в частности, выстроены зоны 13-я и 14-я. Утопающие в сосновых рощах (или райских кущах) элегантные, с иголочки, суперкомфортабельные многоэтажные дома. И тут же особняки – поместья со своими бассейнами и лужайками, на которых мирно пасутся скаковые лошади… Эффект изолированности физически подчеркивается километрами колючей проволоки, в которую обернуты все мало-мальски ценные здания и сооружения. Это наглядное наследие гражданской войны, многолетней жизни в осаде, страховка от налетов, нападений или просто грабежа… Рядом зоны 9-я и 10-я – деловой район. Своим банковским блеском он не уступит никакому другому Даун-тауну… Есть зоны трущобные… Есть и такие, где видно, что люди от дна уже оттолкнулись…

Социально жизнь выходцев из разных зон практически не пересекается. Раньше это гарантировал еще и горный рельеф, пересеченная местность. Разные зоны при хаотической застройке разделяли между собой горы и ущелья. Сейчас через весь город пролегли скоростные шоссе, в часы пик забитые до отказа (основной поток составляют импортированные подержанные автомобили), через ущелья перекинуты мосты. Так что зоны-антиподы странно сблизились. Разобщенный город стягивается, словно жгутами. Лет через двадцать – тридцать это будет очень красивый и привлекательный город. Тем более что тут не климат, а чистая благодать. Редкое сочетание низкой широты – до экватора рукой подать и физической высоты – Гватемала-сити находится на высоте примерно в полторы тысячи метров над уровнем моря – дают потрясающий эффект: здесь всегда раннее лето. Круглый год – двадцать с небольшим градусов тепла, вечное цветение, нежные субтропики… Не говоря уже о прекрасных видах на вулканы, открывающихся прямо из города.

…У него спокойное лицо и улыбка Санта-Клауса, хотя жизнь его была уж точно не подарок. Тюрьма города Саюма. («Это наша гватемальская Сибирь», – говорит он со смехом…) Ссылка, семь лет скитаний в Мексике и Аргентине… И потом гражданская война длиной во всю жизнь, включая десять лет в партизанских горах безвылазно. Он был одним из руководителей гватемальской герильи. Ныне Родриго Астуриас – кандидат в президенты. Один из дюжины политических деятелей разных направлений, официально заявивших о своих претензиях на высший пост. Выборы состоятся в ноябре.

Вся биография Родриго Астуриаса прошла под отцовской звездой и, как мне кажется, в бесконечной попытке вырваться из-под ее притяжения. «В пятнадцать лет я решил посвятить себя борьбе за народное счастье», – говорит он мне. Это решение фактически означало разрыв с отцом. Мы беседуем в штаб-квартире его политической партии, которая нынче, после заключения мирных соглашений 1996 года, легальна. Однако же вся символика отсылает посетителей в героическое подпольное и повстанческое прошлое.

«Это была одна из самых длинных войн ХХ века, и я в ней сражался с начала и до конца. То, что я выжил – чистый случай», – говорит Астуриас. В герилье он отвечал как раз за военные операции, а на последнем этапе за переговорный процесс.

Ему явно интересней говорить об этом, но я впиваюсь в тему его взаимоотношений с отцом.

«Свой выбор в пользу борьбы я сделал сначала по чисто моральным соображениям, – говорит он. – При этом самое большое влияние на меня оказали отцовские книги, выраженные в них мысли, демократические идеалы». На этом он с удовольствием бы поставил точку, но я продолжаю пытать.

«Он был нежный отец. Другое дело, что мы не могли быть постоянно вместе. Великий писатель принадлежит миру, а не семье. Разные обстоятельства – и политические и личные – привели к тому, что и в детстве мы годами были в разлуке. Когда он принял предложение представлять Гватемалу за границей, мы с братом остались в стране. Понимаю почему. Он хотел, чтобы у нас были национальные корни. Так что наши отношения с отцом – это по большей части переписка – его письма были всегда очень глубокими – и короткие встречи. Главным мостом между нами были его книги».

«Но все-таки ваше решение участвовать в восстании и вся остальная одиссея подполья и войны… Как он к этому относился?»

«Точно так же, как и другие родители. Он сильно переживал. Он разделял мои мысли, я это точно знаю, не мог не разделять их. Но он очень волновался из-за того, что я поставил свою жизнь на кон и потом много раз рисковал ею. Боюсь, что я действительно доставил ему множество переживаний».

Любопытно, что очень похожая формула отношений у юного бунтаря сложилась и с другим большим писателем – Луисом Кардоса-и-Арагоном. Они встретились в 1963 году в Аргентине, где Родриго оказался в ссылке. «Я был молодой человек, борец, получивший свой первый тяжелый опыт. Но между нами возникла сильная интеллектуальная дружба и глубочайшая привязанность, – говорит он. – Я часто бывал у него дома. Мы много дискутировали. Он ко мне прекрасно относился, даже если и не разделял моего выбора».

Я спрашиваю, почему гражданская война в Гватемале длилась так неимоверно долго – тридцать шесть лет. «Ужасным фоном послужила „холодная война“, – говорит мой собеседник. – Мы получили все минусы „холодной войны“ и никаких плюсов. Гватемальская армия фактически находилась на содержании у американцев. В то время как мы были вынуждены обходиться своими силами и средствами. Социалистический мир нас не поддерживал». «А как же Куба, Никарагуа?» – допытываюсь я. «Куба оказывала нам политическую и моральную поддержку. Со стороны Никарагуа были обещания, которые так и остались обещаниями».

Выяснилось, что у нас с моим собеседником есть общая страничка биографии, о которой он вспоминает с неожиданной теплотой. Чудеса, мы могли встретиться на сорок пять лет раньше – летом 1957 года на Московском фестивале молодежи и студентов.

Я продолжаю допытываться о том, что в мое время называли интернациональной солидарностью Страны Советов. Собеседник держит удар: «Нам никто не помогал».