— Мне дает тетя Таня, техничка. Это единственный человек здесь. Остальные… — Она махнула рукой, шубка сползла с плеча, открыв тонкую, до прозрачности нежную шею. Ванечка осторожно надвинул мех обратно, и по тому, как дрогнули его пальцы, коснувшись плеча Светланы, как беспомощно улыбнулся физик, Валентина поняла: любит. А Света? Равнодушна, словно и нет его.

— Всех остальных вы отметаете напрасно, Света, — мягко сказала Валентина. — Вера Захаровна, в начальных классах, славная…

— Господи, она же пенсионерка! — отмахнулась Светлана. — Муж больной! Нужно ей! Все до лампочки!

Проводила их с крыльца, постояла, пока они надевали лыжи. Затем медленно, так и не надев шубу, в рукава, побрела по протоптанной в снегу тропе к своему дому — одноэтажные эти, щитовые, что и в Рафовке, дома тонули меж голубых сугробов. Хоть бы одно дерево!

— Быть может, вам лучше остаться, Ванечка? — повернулась к физику Валентина. — Побыли бы с ней…

— Не лучше, — грустно сказал он. — В общем-то я ей, как она выразилась, до лампочки. Разве не видите?

10

Не раз и не два побывали Бочкин и Валентина в «Заре», прежде чем как следует разобрались в обстановке. Люди работали самоотверженно, хозяйство действительно содержалось в относительном порядке, лучше других — хотя ой как много упускалось или существовало просто ради «престижа». Никитенко действовал по принципу: неважно, что будет, лишь бы показать себя первым! Поставили механизацию на фермах первые, но и забросили ее первые же. Пошла речь о механизированных токах — колхоз «Заря» прежде других оборудовал такой ток и с вывозкой зерна управился прежде других, но о токе тут же забыли, машины стояли раскрытые, в беспорядке.

— Так было весной и с торфоперегнойными горшочками. Налепили этих горшочков больше всех, а в дело не пустили. Сгнили горшочки возле сарая, в котором их делали, — сердито говорил Бочкин. — В общем, орудует наш Петр Петрович по поговорке: «Прокукарекал, а там хоть не рассветай!» И самоуправство какое, все решает единолично, правление лишь голосует «за», когда уже факт налицо. Бочкин был в глубоком гневе, он вообще готов был на кулаки идти против карьеризма, авантюры, всего, что-выглядело нечистоплотным, непорядочным. Прочитав материал, представленный им и Валентиной, редактор тут же куда-то исчез. Вскоре их вызвал к себе Сорокапятов — Ленчик, конечно, был там; статья лежала на столе у Ивана Ивановича.

— Этот пасквиль не пойдет, товарищи, — сердито напыжась, сказал Сорокапятов. — Вы неправильно ориентируете общественное мнение. Колхоз имеет достижения, а тут… — ткнул презрительно пальцем в статью.

— Достижения отмечены! — ринулся в бой Бочкин. — Они умеют выращивать зерно, в этом заслуга и МТС! Остальное раздуто! За любую цифру в статье поручусь головой!

— Никому ваша голова не нужна, — брезгливо поморщился Сорокапятов. И повернулся к Валентине: — А вам, товарищ Тихомирова, стыдно подставлять ножку собственному супругу. Вы же понимаете, что это такое. — Резко отодвинул от себя статью. — По головке не погладят. Прежде с него шкуру снимут, а потом уж с Никитенко.

— Газета — орган райкома партии и райисполкома. Своевременно выступить — значит, сказать о том, что руководство видит, против чего борется, — спокойно заметила Валентина.

…Сколько они пережили мытарств! Вначале Валентина посматривала спокойно: ну, не опубликуют статью, велика беда, они все же всколыхнули застоявшееся в «Заре» болото, Сорокапятов вдруг зачастил туда, и Никитенко не так уж самоуверенно смотрит при встречах… По мере того как на защиту статьи и против нее поднимались разные силы, увидала: все гораздо глубже, чем она думала, дело не только в «Заре» и Никитенко, речь идет о том, как работать и жить дальше, какие направления и линии в жизни района должны получить перевес. Первым за статью вступился Чередниченко, по его настоянию с материалом ознакомили всех членов бюро райкома. Капустин — новый завроно — пришел, конечно, в ужас от «каши, которую заваривает газета». Лямзин вообще не сказал ни да ни нет. Оказалось, что ни мнение, то лицо, характер, собственное мировоззрение или совершеннейшая бесхарактерность и безликость. Зато от души торжествовала Шулейко. «Цепляйте их покрепче за хвист, молодчиков! — басила на всю редакцию. — Хватит над нашим братом, бабой, изгиляться, ручки в брючки похаживать!»

Дома тоже было нехорошо, Володя сердился, почти не разговаривал. Валентина знала, что он вместе с Чередниченко провел несколько дней в «Заре», еще до возникновения этой взбаламутившей всех статьи. Николай Яковлевич заходил, к ним раза два, поужинать, по приглашению Володи; за столом, вопреки обыкновению, о делах не говорили. Курили на крыльце, и там-то уж, поняла Валентина, вовсю наверстывали упущенное! Как-то, прибирая на кухне посуду, она услышала через распахнутое окно отрывок разговора.

— …убрать из газеты, меньше будет хлопот, — с досадой говорил Владимир.

— Даже цари позволяли себе иметь шутов, чтобы знать правду, — возразил Чередниченко. — А на мой взгляд, именно такие, как он, и должны работать в газете.

Слушать дальше Валентина не стала. Поняла: речь идет о Бочкине.

— Ты действительно боишься, что тебе попадет, если статью обнародуют? — спросила мужа, стеля постель.

— У района и так дурная слава. Не вижу смысла увеличивать ее. — Владимир умоляюще посмотрел ей в лицо. — Я же просил тебя не мешаться в дела района, все же ты должна понимать, чья ты жена! Лучше напиши о Хвоще, там есть что похвалить…

— Стыдно, Володька, — чуть слышно сказала Валентина. — Ой как стыдно…

Она долго плакала в ту ночь, потихоньку, изо всех сил сдерживая рыдания. Володя ведь такой смелый, веселый, и вдруг… Чего он боится? Потерять свою должность? Так для всякой горы есть еще более высокая гора… Или просто из-за нехватки опыта не уверен в себе, смотрит на все глазами Сорокапятова? Почему не глазами Чередниченко? Или лучше всего своими собственными… Но как же быть? Как же быть ей?

После сокращения, урезок статью все же опубликовали. Пришлось вычеркнуть многое, против чего возражал Сорокапятов; кое-что, правда, сумел отстоять Чередниченко, некоторые абзацы перебирали в типографии и раз и два, пока пришли наконец к общему соглашению.

С Валентиной Володя держался отчужденно. Неделю, две они жили рядом, словно далекие, неприятные друг другу люди. Материал под рубрикой «Навстречу Пленуму ЦК» перепечатала областная газета. Володю опять начали терзать звонками «сверху», разбором бесконечных кляуз и жалоб под лозунгом «за и против Никитенко». Однажды Валентина обнаружила среди свежей почты письмо, в котором автор намекал на ее якобы весьма недвусмысленные отношения с Бочкиным. Стало еще тяжелей. Она даже подумала: уехать во Взгорье, бросить все, оставить, забыть? Все чаще мучила ее тошнота, приступы становились дольше, никакие таблетки не помогали. В один из таких мучительных, доведших