— Ты первая на него набросилась, — сказал Эдуард холодным и ровным голосом, и это был совсем не тот Тед, за которого она собиралась выйти замуж.

— Так ты принимаешь его сторону и обвиняешь меня?

Он посмотрел на нее таким холодным взглядом, какого я еще никогда не видела по отношению к ней, и сказал:

— Нет, Донна, я принимаю свою.

— Что это значит? — сказала она, все еще сердясь, но теперь в ее голосе слышалась неуверенность. Может быть, он никогда раньше не направлял на нее столько настоящего Эдуарда.

— Это значит, что это не одно из наших расследований. Мы не искали его и не приносили к своим дверям. А ты, с другой стороны, рассказала Дикси наш секрет. Секрет, который ты заставила меня поклясться, не рассказывать никому из моих шаферов. Ты сказала, что это будет унизительно и что они не поймут нашего взаимного соглашения. Я сдержал свое слово, но ты рассказала об этом одной из своих подружек невесты. Зачем? Зачем ты это сделала, если ты категорически запретила мне делать то же самое?

Она действительно начала краснеть, но ее слова все еще были злыми и решительными.

— Как ты можешь сравнивать исчезновение молодой женщины с тем, что я рассказала правду одной из моих самых старинных и близких подруг?

Эдуард пристально посмотрел на нее со стула, на котором сидел, и я увидела, как в его глазах промелькнул гнев. Я никогда не видела его таким злым на нее.

— Но зачем, Донна? Зачем кому-то рассказывать?

— Я… Мне нужно было кому-то рассказать. Мне нужен был друг, чтобы поговорить об этом.

— Зачем?

Она повернулась ко мне, потому что являлась одной из тех женщин, которые не любят быть единственной женщиной в коллективе, но мне показалось странным, что она продолжала обращаться ко мне, хоть я и была другой женщиной.

— Мне просто нужно было поговорить об этом с другой женщиной, которая не является моим психотерапевтом. Ты ведь понимаешь это, правда, Анита?

Я посмотрела на нее, пытаясь придумать, что бы такого сказать, чтобы не усугубить ситуацию.

Натаниэль попробовал помочь, шагнув вперед и взяв мою руку в свою, что заставило ее посмотреть на него.

— Анита совсем не такая, Донна. Она не испытывает такого желания говорить обо всем со своими подругами.

— Прекрасно, а я такая, — сказала она и направилась к Эдуарду, сидящему на стуле. — Я не думала, что это повлияет на то, как Дикси будет относиться к тебе и Аните. Я взяла с нее клятву хранить тайну. Она пообещала, что никому не расскажет. Я даже сказала ей, что мне просто нужен один друг, который будет знать всю правду, чтобы я могла время от времени высказываться.

— Значит, она нарушила данную тебе клятву. — Сказал Эдуард.

— Да, и я никогда бы не подумала, что она так зациклится на этом.

— Она по-прежнему угрожает рассказать все Бекке, — сказал он таким холодным и полным ледяного гнева голосом, что я не могла винить Донну за то, что она вздрогнула. Какая жалость, что примирительный секс был потрачен впустую из-за новостей про Дикси и ее угроз.

— Я говорила с ней об этом, Тед. Она сказала, что ничего не расскажет Бекке.

— Она поклялась тебе, что ничего не расскажет Бекке? — Спросил Эдуард все тем же холодным, рассерженным тоном.

— Да, она поклялась мне, пообещала мне.

— Точно так же, как она клялась никому больше не рассказывать о твоем секрете? — спросил он. Теперь его глаза были такими же бледными, как зимнее небо, почти серыми. Именно такого цвета становились его глаза, когда он был Эдуардом наемным убийцей. У Эдуарда хладнокровного убийцы-социопата глаза были цвета зимнего неба.

Донна побледнела.

— Не смотри на меня так, Тед, пожалуйста. — Это означало, что ей уже приходилось видеть такое выражение на его лице, но никогда оно не было направлено на нее. Это также означало, что она имела некоторое представление о том, что означало выражение его глаз. Мне было почти жаль ее, но она сама во всем виновата.

— Если Дикси расскажет нашей дочери, это может навсегда изменить ее отношение ко мне, Донна. Я уже никогда не буду Папой, я буду лживым ублюдком, который изменяет ее мамочке.

Донна начала дрожать, а потом ее глаза наполнились слезами, и я поняла, что это только вопрос времени, когда они начнут литься. Я не хотела стоять здесь и смотреть, как она плачет. Я не хотела быть частью этой ссоры. Очевидно, не одна я была такой, потому что Мика сказал:

— Мы оставим вас наедине, чтобы вы могли все обсудить. — Он тронул меня и Натаниэля за плечи и повел нас к двери. Никки, Брэм, Ру и Родина стояли у двери, стараясь быть телохранителями и ни во что не вмешиваться. Бернардо последовал за нами к двери. Мы все хотели уйти от этой ссоры, но иногда, как бы сильно ты ни старался, ты не можешь от нее уйти.

— И Анита больше не будет тетей Анитой. Она будет лживой сукой, которая предала ее маму, переспав с ее папой. Это то, что ты хочешь, чтобы Бекка думала о нас обоих?

Вся наша сбившаяся в кучу компания замерла. Никки уже взялся за дверную ручку. Черт возьми!

— Пожалуйста, Тед, не втягивай меня в это еще больше, чем я уже втянута.

— Ты действительно хочешь потерять Бекку как свою племянницу? — спросил он все тем же холодным голосом.

— Нет, конечно же, нет, — я все еще смотрела на дверь. Я не оборачивалась и не лишала себя тех нескольких шагов свободы, которые обрела, будто могла их сохранить.

— Я не это имела в виду… — Голос Донны дрожал, и мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что она плачет. — Я не хотела портить никому отношения с Беккой. Она так хорошо оправилась после того, что произошло, и так сильно тебя любит.

— Ты должна все хорошо обдумать, Донна, особенно когда это касается детей.

— Я всегда в первую очередь думаю о детях. — Это прозвучало уже не столько плаксиво, сколько рассерженно, как раньше.

— Ты думаешь или ты в первую очередь думаешь о своих чувствах? Потому что единственная причина, по которой ты рассказала Дикси — чтобы тебе стало легче.

— Я полагал, что мы полностью разобрались с этой неразберихой с Дикси. — сказал Натаниэль.

Мне хотелось схватить его и сказать: «Не надо», но я подозревала, что он был заинтересован в этой свадьбе гораздо больше, чем кто-либо из нас.

— Нам