В школы прапорщиков первоначально принимали в основном студентов высших учебных заведений и лиц, имеющих среднее образование. Нос 1915 г. по представлению командования было разрешено принимать и грамотных нижних чинов без среднего образования. Как писал исследователь этой проблемы И. Клочко, «десятки тысяч образованных молодых людей были брошены в военные школы без всякого разбора… Наконец, студенческий запаса истощился… настала очередь за средней школой, но этого уже было мало — пришлось понизить образовательный ценз до крайнего минимума».

В 1915 г. в школы прапорщиков было принято около 2 тыс. солдат, в 1916 г. — 12 569 и примерно столько же в 1917 г. С 1914 г. были отменены сословные ограничения при поступлении в училища военного времени. Ускоренные выпуски этих училищ в 1914 г. превысили нормальные более чем в 3 раза (9914 чел. после объявления войны против 2 831, выпущенных накануне войны), в 1915 г. — в 9 раз (18 999 чел.), в 1916 г. — в 12 раз (34 906 чел.).

Численность кадровых офицеров к началу войны составляла около 30 тыс. человек, офицеров запаса — 35 тыс. К концу войны численность офицеров кадра, запаса и произведенных за время войны — около 300 тыс. На 1 мая 1917 г. в действующей армии было 136 000 офицеров. При приблизительности этих цифр очевидно, что подавляющее большинство офицеров во время войны — «офицеры военного времени» (выпускники ускоренных курсов военных училищ, школ прапорщиков и получившие офицерские погоны непосредственно на фронте).

В самом деле, в 1914–1915 гг. русская армия, по данным, приводимым И. Клочко, потеряла убитыми и ранеными 45 515 офицеров (61,8% от состава, наибольшие потери), в 1916 г. — 19 411 (26,6%), в 1917 г. — 8459 (11,6%). Понятно, что в пехоте убыль офицеров была наибольшей. В распределении по категориям 51,2% потерь офицеров (37 392 чел.) составляют прапорщики. Так что Первую мировую войну не зря называют «войной прапорщиков».

Маршал Советского Союза А.М. Василевский, ставший офицером в годы Первой мировой войны, так вспоминало своем обучении в Алексеевском военном училище: «Обучали нас, почти не учитывая требований шедшей войны, по устаревшим программам. Нас не знакомили даже с военными действиями в условиях полевых заграждений, с новыми типами тяжелой артиллерии, с различными заграничными системами ручных гранат (кроме русской жестяной «бутылочки») и элементарными основами применения на войне автомобилей и авиации. Почти не знакомили и с принципами взаимодействия родов войск. Не только классные, но и полевые занятия носили больше теоретический, чем практический характер. Зато много внимания уделялось строевой муштре.

После Русско-японской войны иностранцы говорили, что «русские умеют умирать, да только… бестолково»… Правда, в нашей роте полевое обучение, благодаря капитану Ткачуку, побывавшему на фронте, было поставлено значительно лучше, чем в других. Пособия, которыми мы пользовались, устарели. Но и в царской армии были люди, которые понимали необходимость перемен в учебном процессе. Одним из них являлся генерал-лейтенант В.И. Малинко. В 1915 году появилось его «Пособие для подготовки на чин прапорщика пехоты, кавалерии и артиллерии». В нем довольно умело были скомпонованы важнейшие сведения из курсов военной администрации, тактики, артиллерии, стрелкового дела, военно-инженерного дела и топографии. Но пособие вышло в свет уже после того, как я окончил училище». Отчасти о том же писал Д.М. Карбышев: «В учебнике Н. Коханова «Полевая фортификация» для пехотных училищ, изданном в 1915 году… приводятся сложные чертежи окопов для колесных пулеметов, уже в поле упраздненных; орудийные окопы, с которыми пехотным офицерам дела иметь не приходилось, засеки, волчьи ямы, фугасы и как венец, во всей своей красе редут с равновесием выемок и насыпей», то есть приводились уже не применяемые формы.

Однако в конце 1916 г. генерал Брусилов в интервью корреспонденту «Русского слова» говорил: «Надо отдать справедливость вновь вышедшим прапорщикам. Многие показали себя, безусловно, на высоте положения и с честью командовали не только ротами, но и батальонами». Это мнение подтверждают многочисленные примеры из опыта хотя бы Брусиловского наступления.

Характерен эпизод того же 1916 года, упоминаемый А.М. Василевским: «Однажды генерал Келлер потребовал для охраны своего штаба, разместившегося в Ким-полунге, пехотный батальон. Наш 409-й полк, находившийся в резерве, оказался подчиненным ему. Послали первый батальон, во главе которого после потери в боях большого числа офицеров оказался я. Прибываю в расположение кавкорпуса и докладываю начальнику штаба. Тот удивленно смотрит на меня, интересуется, сколько мне лет (мне шел тогда 22-й год), и уходит в другую комнату здания. Оттуда выходит Келлер, человек огромного роста, с улыбкой смотрит на меня, затем берет мою голову в свои ручищи и басит: «Еще два года войны, и все вчерашние прапорщики станут у нас генералами!» (А через два года начнется Гражданская война, в ходе которой «вчерашние прапорщики» и правда командовали дивизиями, армиями и даже бывали Верховными Главнокомандующими. — С. Ф.)

Вместе с этим в войну широко применялась практика производства в офицеры за боевые заслуги особо отличившихся унтер-офицеров непосредственно на фронте, даже без прохождения курса школы прапорщиков.

Многие исследователи, кстати, считают «демократизацию» офицерского корпуса в ходе войны одной из главных причин «принятия армией» Февральской революции. Однако процесс «демократизации», а точнее, избавления от сословной ограниченности, начался задолго до войны. Так, на 1906 г. доля различных сословий среди обучавшихся в военных училищах составляла:

Сословие Училища первой группы (с правом приема в кадетские корпуса), % Училища второй группы (остальные), % Дворяне, офицеры и чиновники 95,39 59,81 Духовенство 0,53 2,1 Казаки 1,51 5,61 Прочие сословия 1,78 32,4 (из них купцов и почетных граждан — 13,78, мещан — 12,27, крестьян — 6,19) Иностранцы 0,79 0,24

То есть еще до войны офицерский состав — особенно армейские офицеры — был достаточно «разночинным». В ходе войны этот процесс пошел много быстрее. К 1917 г. численность довоенных кадровых офицеров по отношению к офицерам военного времени составляла 10–12%. Сословный состав офицерского корпуса изменился еще более радикально: дети дворян составляли уже только 15,6%, мещане — 23,4%, более половины приходилось на рабочих, мастеровых, крестьян. В офицерском корпусе увеличилась доля выходцев из «недворянской интеллигенции» (врачи, учителя, техники, мелкие чиновники и т.п.), но эта «демократизация» не обязательно сопровождалась проникновением в части «демократических» идей. Скорее они проникали извне, поскольку действующая армия связана с тылом множеством нитей.