«И чего это я так распинаюсь? — подумал про себя Лабух. — Ох, похоже, опоила меня своим кофейком умная тетушка Эльза! Непростой, видно, у нее кофеек!»

— Ага, понятно, тебя, значит, наняла эта старая грымза! — понимающе кивнул Йохан. — Она кого хочешь охмурит. Ты ее больше слушай. Ей только и надо, чтобы все жили по старым нотам. Каждый день она приносит мне пухлую тетрадку и требует, чтобы я это играл. Только тетрадки-то все хотя и новые, да старые. Эту музыку еще мой предок сочинил, давным-давно. Замечательная музыка, честно говоря, только вот хочется иногда сыграть что-то свое, а не получается. А что до хитрой Эльзы, так она и впрямь думает, что все в городе происходит по велению органа. Она, наверное, тебе и про конец света рассказывала?

— Рассказывала, — признался Лабух. — И про конец света, и про твоего предка. У нее в комнате даже портрет его висит.

— А, ты и портрет видел! — Йохан, казалось, даже обрадовался. — А что там еще на портрете изображено, заметил?

— Ящик какой-то, — Лабух отхлебнул пива. — Я и не рассмотрел, как следует, рама мешает. Постой-ка...

— Ага! — подтвердил Йохан. — Вот этот самый ящик там и нарисован.

Он хлопнул шарманку ладонью по деревянному боку, и шарманка довольно загудела.

— Мой пращур с этой шарманкой двадцать годов бродил из города в город, из страны в страну, куда только его не заносило. Так он странствовал со своей шарманкой, собирая музыку, нотка здесь, нотка там, а где и целую фразу в свой ящик заполучит. Ну и денежки, конечно собирал. Музыку в шарманку, а денежки в карман. Смотрел мир, слушал мир, и старался понять, как он, этот мир устроен. А когда наслушался и кое в чем разобрался, да и денег поднакопил, то вернулся домой — здесь в те времена и города-то никакого не было, так, хутор занюханый, — собрал людей, зашарманил им мозги, и они построили этот город. Город-орган.

— Как это — город-орган? — не понял Лабух. — Орган же в соборе?

— В соборе только пульт да клавиатура, — терпеливо пояснил Йохан, — а к пульту уже подсоединены дома, мастерские, лавки, трактиры — в общем, все здания. Теперь понимаешь? Когда я играю, я играю не просто на органе, а на целом городе, и жители, хотят они этого или нет, вынуждены жить по старинным нотам. В общем, все, как Йохан прописал, и никак иначе. А я вот нынче ночью подумал, что им полезно немного пожить собственной жизнью. Точнее, не сразу подумал, сначала услышал музыку со стороны, а потом уж подумал. В нашем городе двести лет другой музыки, кроме той, что отец мой, дед и прочие предки играли, никто слыхом не слыхивал. А сейчас нас будто бы откупорил кто-то. Мне словно по ушам шарахнуло, ну, я, сам не пойму зачем, взял вот эту шарманку и двинул на площадь. Ты, кстати, ничего этой ночью такого не слышал?

— Как же! — смущенно пробормотал Лабух. — И не только слышал. Играл даже.

— Ага! — Йохан поднял вверх палец-брусочек, совсем такой же, как на старинном портрете. — Я так и понял, что ты не простой музыкант. Иначе как бы ты сюда попал. Ну-ка, расскажи!

— Завидую! — сощурившись сказал Йохан, когда Лабух поведал ему про Ночь Чаши. — Правда, я не все понял, ну да ничего, в остальном сам разберусь. Покажи мне свою гитару.

Йохан уважительно провел пальцем по лезвию штык-грифа, потрогал ствол, а потом сказал:

— Хорошая штучка, ну да моя не хуже! — И опять похлопал благодарно загудевшую шарманку по боку. — Ну что, стало быть, пора и мне в путь-дорогу!

— А как же город? — спросил Лабух. — Тетушка Эльза говорила...

— Ты больше слушай тетушку Эльзу! Жили же раньше люди без всякого органа и теперь приспособятся. Да они уже приспособились. Эй, Марта! — громогласно воззвал Йохан. — Марта, ты сегодня поросенка жарила? А булочки пекла?

— А как же, господин Йохан! — Марта немедленно появилась у столика. — Желаете заказать? У меня всегда все свежее, поэтому мне и вставать так рано приходится. Сегодня с утра, правда, вроде чего-то не так было, словно бы вата в уши набилась. Но я попела немного, и все прошло!

— Как это попела? — Йохан даже опешил. — И что же ты пела?

— Ах, вы меня смущаете, господин Йохан. — Марта зарделась и посмотрела на Лабуха. — Не знаю, откуда эта песенка взялась, наверное, ветром с улицы надуло, вот, слушайте, только не смейтесь надо мной: «Я скромной девочкой была...»

— Понял! — Йохан торжествующе посмотрел на Лабуха. — Вот так-то, Марта не собирается бездельничать да чахнуть без органа. Она еще и песенки поет, а прежде с ней такого не случалось. Так что все к лучшему. Спасибо, душенька, заверни-ка мне с собой поросенка и налей в бурдюк «Домского крепкого».

— Хорошо, господин Йохан. А может, еще колбасок жареных? В дороге-то таких не купить, — Марта напоследок стрельнула глазами в Лабуха и убежала.

— И колбасок тоже, — сказал Йохан, наливая пива себе и Лабуху. — А с чего ты, Марта, взяла, что я собрался в дорогу?

— День сегодня такой, господин Йохан. Да и шарманку вашу я как увидела, так сразу и подумала, что вот, мол, собрался наш органист в путь. И то сказать, не орган же вам с собой тащить. Шарманка не в пример удобнее.

Марта уложила съестное в объемистый мешок, отсчитала сдачу с золотой монеты и отошла за стойку, не забыв пожелать музыкантам доброй дороги.

Йохан, крякнув, закинул за плечи шарманку и мешок со съестным, сгреб монеты, поднялся и твердым шагом кондотьера вышел на площадь.

Рядом с собором невесть откуда появился цветочник. Прямо на брусчатке была расстелена чистая холстина, на которой лежали свежие розы с неяркими, словно глиняными бутонами, усыпанными мелкими сверкающими капельками воды.

Водила уже проснулся и теперь деловито ходил вокруг Машки, время от времени пиная колеса — не надо ли какое-нибудь подкачать.

— Слушай, дружище, а не подбросишь ли ты меня на своей замечательной повозке до какой-нибудь большой дороги? — спросил Йохан, увидев, как Лабух махнул водиле, чтобы тот подъехал.

Колян-водила сумрачно полез на свое место, был он голодный и злой, и поэтому подъезжать не стал, а мстительно дождался, пока пассажир подойдет сам.

— Ух, какая красавица! — воскликнул Йохан, похлопав Машку по пузатому капоту и забираясь на заднее сиденье. — Никогда в жизни в такой не ездил!

Водила немного оттаял и сказал:

— До Большой Дороги нам порядочный крюк делать придется. Так что повезу только за отдельную плату!

— Езжай! — Лабух махнул рукой. — Так и быть, доплатим!

Застоявшаяся Машка фыркнула и помчалась коровьим галопом, весело вскидывая желтым в шашечках задом. Скоро город-орган пропал из вида, и перед ними открылась Большая Дорога.

Большая Дорога это такая дорога, которая может привести куда угодно. Поэтому и выглядеть она должна соответственно. По сути дела, это и не дорога даже, а какое-то бесконечное поле, по которому проходят тысячи и тысячи всевозможных дорог — восьмиполосных шоссе, армейских бетонных рокад, раздолбанных грунтовых, местами засыпанных гравием проселков, тропинок, лесных просек и вовсе непроезжих направлений, которые для кого-то являются дорогами. И все это дорожное разнообразие тем не менее ухитрялось выглядеть обыкновенное дорогой, покрытой слегка растрескавшимся асфальтом, не слишком ухоженной и не слишком широкой. Только вот указателей нигде не было видно.