Естественно, в этих условиях первоочередной задачей стало разгромить 4-ю танковую армию врага, отбросить ее остатки к Южному Бугу и покончить с попытками гитлеровцев вернуть утраченные территории Правобережной Украины.

Реализовать эту задачу 1-й Украинский фронт наличными силами к тому времени не мог. Его дивизии в минувших боях понесли серьезные потери. Это обстоятельство отмечалось и в директиве Ставки, которую командование 1-го Украинского фронта получило 28 ноября: «…1. Наличных сил Николаева недостаточно для осуществления серьезного контрудара и разгрома сил противника. Необходимо поэтому не медля перейти Николаеву на жесткую оборону с задачей измотать силы противника силами артиллерии и авиации при попытках его наступления или отдельных атак».

Поэтому наша армия, а также 18-я армия генерал-полковника К. Н. Леселидзе были включены в состав 1-го Украинского фронта. По замыслу его командования главный удар наносили в центре фронта 1-я гвардейская армия генерал-полковника А. А. Гречко, 18-я генерал-полковника К. Н. Леселидзе, 38-я генерал-полковника К. С. Москаленко, наша армия и 3-я гвардейская танковая генерал-полковника П. С. Рыбалко. Вспомогательные удары наносили на флангах 13-я армия генерал-лейтенанта Н. П. Пухова, 60-я генерал-лейтенанта И. Д. Черняховского на Сарны – Шепетовку и 40-я генерал-лейтенанта Ф. Ф. Жмаченко и 27-я генерал-лейтенанта С. Г. Трофименко на Белую Церковь. Кроме того, фронту передавались 4-й гвардейский и 25-й танковые корпуса.

1-я танковая вводилась в прорыв в полосе наступления 38-й армии на участке шириной около 10 километров с задачей, развивая успех, стремительно наступать на Казатин.

Мы срочно начали готовиться к выполнению боевого приказа. День и ночь вместе с Н. К. Попелем разъезжал я по частям, проверяя их готовность к боям.

Наконец 20 декабря получили приказ: занять исходное положение для наступления в районе Грузкое – Бышев – Мотыжин – населенные пункты за рекой Ирпень, притоком Днепра, в 45 километрах западнее украинской столицы. Места хорошо знакомые по довоенному времени. Когда служил в Киеве, не раз приходилось выезжать сюда на командно-штабные учения. Решали тактические задачи на оборону и наступление, слаживали свой штаб. Разумеется, тогда и в голову не приходило, что пройдет два-три года, и в этих живописных украинских местах нам придется проверять свои знания и умения в кровавых боях.

Утром 24 декабря все мы находились в состоянии крайнего напряжения. Казалось, все готово для предстоящего наступления. Танки, до той поры рассредоточенные по рощицам и балкам, выстроились в колонны и вышли на исходные позиции. Мы спланировали оперативное построение армии. На левом фланге вводился 8-й гвардейский механизированный, на правом-11-й гвардейский танковый корпуса. Во втором эшелоне – 31-й танковый корпус. С командующим 2-й воздушной армией генералом С. А. Красовскпм согласованы все детали взаимодействия танковых войск и авиации. С генералом К. С. Москаленко договорились о маршрутах движения. Нанесены на карту огневые точки противника в глубине обороны. Еще раз проверено количество боеприпасов и горючего. Обобщены данные разведки. Казалось, все готово. Но не могу отделаться от беспокойного чувства.

Пытаемся разобраться в боевой обстановке. Из показаний пленных и захваченных штабных документов мы уже знали, что перед нами обороняются 19-я и 25-я танковые дивизии противника, изрядно потрепанные в предшествующих боях. Нетрудно догадаться, что гитлеровцы должны подбросить резервы. Но откуда и сколько? Где они развернутся?

В штабе вместе с М. А. Шалиным, М. Т. Никитиным и начальником разведотдела полковником А. М. Соболевым «проигрываем» по карте возможные действия противника.

– Армия выйдет на этот рубеж. Что будут делать «ваши» войска? – спрашиваю я Соболева, склонившегося над картой.

С первых же дней работы сложилось так, что начальник разведотдела выступал в роли противника. В любую минуту он должен знать, что собираются делать «его войска», и дать точную справку о районе их сосредоточения.

– Я могу перебросить «свои» войска вот отсюда. – Соболев обводит острием карандаша синий круг, обозначающий район сосредоточения войск противника. – Правда, для этого мне потребуется трое-четверо суток. Но за этот срок вы сумеете выдвинуться к Казатину.

– Где вы нанесете удар по нашим флангам?

– Вот здесь. – Карандаш Соболева упирается в острие клина, направленного в сторону противника.

– Значит, передовые отряды выдвинем сюда. Здесь поставим заслоны. Как по-вашему, Михаил Алексеевич? – обращаюсь я к Шалину, мнение которого для меня всегда исключительно ценно.

Шалин соглашается с моим решением. Начальник оперативного отдела быстро наносит пометки на карту.

На своем вездеходе я двинулся вслед за наступавшими частями.

Моросил мелкий дождь. Снег потемнел. Пригорки и холмы в темных проплешинах. Скопившаяся в низинах вода разлилась в широкие озера. Дороги развезло, а полем вообще проехать невозможно, даже бронетранспортеры буксуют. Но наступление, судя по докладам, развивалось успешно. Уже часа через три после ввода армии в прорыв танкисты оторвались от частей 38-й километров на десять.

Несмотря на облачность, большую помощь нам оказала авиационная разведка. Именно от нее мы узнали, что через станцию Попельня – сильный опорный пункт противника – по железной и шоссейным дорогам гитлеровцы угоняют в неволю советских людей и вывозят награбленное имущество. Со станции отправляется эшелон за эшелоном.

Разумеется, главные силы армии не могли подойти к Попельне так быстро, чтобы предотвратить массовый угон граждан и вывоз ценного имущества. Положение мог спасти только внезапный и стремительный рейд специально выделенного отряда. Прошу телефониста срочно соединить меня со штабом 8-го гвардейского механизированного корпуса, передовой отряд которого – 1-я гвардейская танковая бригада полковника В. М. Горелова – находится довольно близко от Попельни.

– Немедленно организуйте налет на станцию Попельня. Возложите эту задачу на Горелова.

Жду у телефона, когда из корпуса доложат, что бригада Горелова вышла на Попельню. Но проходит десять, двадцать минут, а из штаба корпуса – ни звука. В чем дело? Раздумывать некогда. Приказываю водителю гнать бронетранспортер в штаб Кривошеина.

В низкой хате с недавно побеленной печкой и иконостасом в красном углу сидит спокойный, розовощекий, тщательно причесанный полковник Александров, начальник штаба корпуса. На столе перед ним кипа бумаг, карт, схем. В руке остро отточенный карандаш. При моем появлении он вскакивает, вытягивается и докладывает, что командир корпуса в частях.

– А вы чем заняты? – спросил я.

– Готовлю материалы к решению командира.

– Какому решению?

– Связанному с захватом станции Попельня.

Взгляд мой невольно падает на аккуратно вычерченные диаграммы и схемы.

– Красиво нарисовано, ничего не скажешь! А знаете ли вы, – говорю я, пытаясь подавить в себе внезапно вскипевшую ярость, – что, пока вы тут занимаетесь рисованием, немцы угоняют в Германию советских людей?