Немцы по команде офицеров выстроились в очередь. Нравилась им наша еда или нет, но ели жадно.

За похоронами да едой наступил вечер. Немцы так и остались на площади под охраной пехотинцев. Кто из морпехов был свободен, расположились в немецких домах на отдых.

Игорь устроился в квартире на мягкой кровати и впервые за несколько суток толком выспался. Утром его снова вызвали к Чалому.

– Пленных уводят в наш тыл.

– Скатертью дорога. Я-то здесь при чем?

– Из конвоя пехотинцев ни один немецкого языка не знает. Командиры решили отправить с ними тебя.

– Товарищ старший лейтенант!

– Думаешь, мне охота морпеха отдавать? У меня у самого мало людей осталось, а со знанием языка – ни одного. Как сопроводишь колонну, возвращайся.

– А кто старший из конвоя?

– Из пехоты – старшина Пряхин. Ты его сразу узнаешь, усы, как у Буденного. Временно ты подчиняешься ему.

Старшину по описанию Чалого Игорь узнал сразу. Крепко сбитый, лицо обветренное, из-под распахнутой на груди телогрейки видны медали.

– Дождался! А то фрицы не понимают ни черта. Прикажи им строиться в колонну по четыре, офицерам впереди. И объясни: шаг в сторону – это попытка побега, конвой стреляет без предупреждения.

Игорь перевел.

Пленными солдатами командовали немецкие офицеры:

– Шагом марш!

Колонна тронулась в путь.

Перед пленными вышагивал старшина, рядом шел Игорь. За ними с небольшим промежутком – десяток офицеров, и среди них самый старший по званию – гауптман с хмурым лицом и забинтованной рукой. А дальше – солдаты, много, сотни три – три с половиной. По бокам – конвоиры из пехоты, автоматы на груди в полной боеготовности.

Но немцы брели с безразличными лицами и отрешенным взглядом. Каждый думал о том, что с ним будет дальше. Шли по разбитой танками, самоходками и тягачами, мощенной тесаным камнем дороге в сторону Инстенбурга, как понял Игорь – к железной дороге. Несколько дней назад по этим местам прокатилась война. Стояли сгоревшие и подбитые наши и немецкие танки, бронетранспортеры. Убитых видно не было: немцев хоронили свои, местные, а наших – похоронные команды.

Немцы разглядывали битую технику и переговаривались. Когда навстречу попадалась наша воинская колонна, немцы по команде офицеров сходили с дороги в сторону – видеть так близко нашу технику им не приходилось. Мимо, к Кенигсбергу, шли грузовики «Студебеккер» с пехотой, проезжали «Виллисы» с командирами, «ЗИСы» тянули пушки. Один раз прошла батарея «Катюш». Немцы сразу загалдели, показывали пальцами – наслышаны были.

Сходить с дороги приходилось часто, к воюющим фронтам – Первому Прибалтийскому и Третьему Белорусскому постоянно подбрасывались подкрепления. Когда мимо проходил полк тяжелых самоходок 152 мм – на базе танков «КВ», дрожала земля. Рев множества моторов заглушал все звуки, в ноздри бил сизый солярочный дым. А самоходки шли и шли…

Немцы стояли, подавленные увиденным. Они не предполагали, что у русских имеется такая мощь, а некоторые наверняка были рады, что избежали мясорубки. Плен – это позорно, но есть шанс остаться в живых.

Последний немецкий пленный покинул СССР в середине пятидесятых годов. Десятая часть их умерла в лагерях для военнопленных от болезней и ран, но большинство вернулось.

В день получалось пройти не больше двадцати километров, слишком часто уступали дорогу советским воинским частям.

Кормили пленных только два раза в день, утром и вечером, в местах ночевок. Вода – без ограничений. Встретился на пути колодец – набирают во фляжки, котелки. Пили вдосталь. Как эта картина была непохожа на начало войны, когда вели пленных русских – ни еды, ни воды.

Наши конвоиры не роптали – пехоте не привыкать проходить пешком большие расстояния. А вот немцы к вечеру уставали. В немецкой армии пешком практически не ходили – были машины, бронетранспортеры, мотоциклы. На худой конец – велосипедные команды.

Конвою лучше идти, чем рыть окопы под обстрелом, можно сказать – отдых. Только Игорь своей ролью переводчика томился. Он боевой разведчик, а сопровождает пленных, как конвоир. Конечно, без переводчика с такой колонной немцев общаться нельзя, и он это понимал. Но он привык к риску, адреналину. А сейчас – бесконечный пеший переход. Немцы бредут медленно, им уже некуда торопиться, но для Игоря война еще не закончена. Ему интересно было бы участвовать во взятии Берлина, а повезет – так и на Рейхстаге расписаться.

Колонна пленных шла уже третий день, и немцы, и наши конвоиры были в пыли. Помыться бы, да где? Реки они пересекали по мостам, но вода в них сейчас холодная, а помывочных пунктов в местах ночевок не было – эти земли были захвачены нашими войсками несколько дней назад.

Они проходили через опустевшие немецкие деревни. Жители их, испуганные слухами о зверствах приближающихся большевиков, в панике бежали. Со многих земель, рассказывая небылицы и сея панику, в Германию хлынули многочисленные беженцы.

Когда они проходили через маленькую деревушку Ноймарк, один из пленных свернул к домам.

Пехотинец дал вверх очередь из автомата, но Игорь закричал:

– Не стрелять!

Сам же кинулся за пленным. Сбежать решил? Так ведь не бежит, шагом идет. Или уже крыша после боев поехала?

Он взвел затвор автомата – до немца было всего несколько метров.

– Стой! – приказал Игорь. – Остановись, а то застрелю!

Немец остановился.

– Подними руки и медленно повернись ко мне!

Немец исполнил и этот приказ. Игорь видел, что по его запыленному лицу, оставляя две светлые дорожки, текут слезы.

– Ты зачем без разрешения из колонны вышел? Ведь все слышали – охрана стреляет без предупреждения.

– Это мой дом, там мои мать и дед. Как я могу пройти мимо, не увидев их?

– Ты что, ненормальный? Тебя могли просто убить на их глазах!

– Все равно мне никто не позволил бы к ним зайти, хоть на минуту.

Игорь в душе согласился с ним.

– Мог бы мне сказать. Да скажи спасибо нашему воину, что он в воздух стрелял, а не в спину тебе. Идем в дом вместе. Я даю тебе минуту – колонна не может ждать.

Немец поднялся по ступенькам и постучал в дверь. Никто не отозвался, не открыл. Но из соседнего дома выглянул старик и всмотрелся подслеповато, приложив ко лбу ладонь «козырьком».

– Дедушка Иоганн, это я, Фридрих! А где мои?

– Они уехали неделю назад. Во всей деревне осталось два человека – я и старый мельник Густав.

– Если увидите моих маму и дедушку, передайте им, что я жив и нахожусь в русском плену. Не знаю, смогу ли написать оттуда.