– О Гелиос, Гелиос, великий бог Солнца! Юпитер и Аполлон, владыка всех богов! Даруй силы своему рабу!

Петр, сын христианина, втайне исповедовал язычество.

Хотя император Константин и провозгласил христианство государственной религией Римской империи и армии, языческие культы повсеместно сохранились и процветали, несмотря на многочисленные попытки императоров их уничтожить. Люди поклонялись не только древним римским богам, но и всевозможным божествам кельтов, саксов, готов и прочих народов, вошедших в Римскую империю. Широкое распространение получили мистические воззрения Востока, с их странными обрядами и загадочными верованиями. Петр был знаком с поклонением египетской богине Исиде, потому что в Британии существовало несколько ее храмов, однако наибольшую известность среди жителей острова получил культ Митры-тавроктона, победителя быков. Митраизм быстро распространился в римских легионах Британии – солдат привлекала строгая дисциплина, чувство товарищества и непременное требование неподкупной честности. Петр точно знал, что верный управляющий Нуминций, сын центуриона, поклонялся Митре, невзирая на увещевания Констанция Портия. Вдобавок в Саруме существовал и дру гой культ, ярым приверженцем которого был Петр, о чем Констанций не подозревал.

Подобное смешение верований стало в Британии обычным делом. В пятидесяти милях к западу от Сарума, на берегах реки Северн, в местечке Лидни, восстановили заброшенный храм кельтскому богу Ноденсу. Это известие разгневало Констанция, но храм пользовался успехом среди местного населения.

Языческие верования нашли поддержку и среди римской знати, а за семьдесят лет до описываемых событий император Флавий Клавдий Юлиан – великий полководец, философ и оратор – поклонялся языческим богам и особым эдиктом отменил христианство, пытаясь восстановить языческие традиции в Римской империи. Петр и его друзья до сих пор считали Юлиана героем, хотя Церковь и называла его отступником.

Многие римские сенаторы поддерживали древние языческие религии, укоряя христиан в том, что те блюдут верность своему богу в ущерб верности империи, хотя сам Цицерон много веков назад утверждал, что тот, кто любит отечество, любезен богам. В пример часто приводили стоицизм императора Марка Аврелия, выдающегося философа, и высокие нравственные качества римских патрициев, которые изучали классические труды, не гнушались просить совета у оракулов, авгуров и гаруспиков и строили святилища предкам. Христиане не признавали подобных действий, а христианские императоры даже вынесли из римского сената великую святыню империи – алтарь Победы. Неудивительно, что Рим не устоял перед натиском варваров.

«Империей управляют невежественные выскочки, христиане и варвары, – заявляли сторонники языческих верований. – В Риме царит хаос».

Подобных взглядов придерживались не только знатные римляне. Петр с теплотой вспоминал своего школьного наставника в Венте, который всю жизнь поклонялся языческим богам.

– Христианство возникло среди рабов, – объяснял наставник. – Они дерзко объявили своего бога единственно истинным. Но это утверждение безосновательно, потому что доказать его невозможно.

Когда Петр привел этот аргумент в споре с отцом, Констанций взъярился, но так и не смог его опровергнуть.

Юноше нравились долгие дискуссии с наставником.

– Неужели мы мудрее Платона и прочих философов древности? – риторически вопрошал старик. – Даже Сократ, вечный искатель истины, не гнушался перед смертью заколоть петуха в жертву Асклепию!

– Христианская вера основана на существовании единого всемогущего бога, творца всего сущего, который наделил человека бессмертной душой. Как это опровергнуть? – спросил Петр.

– Это вовсе не требует опровержения, – ответил наставник. – Всякий, кто читал Платона, не станет отрицать, что Вселенная пред полагает существование непознаваемого божественного начала. У каждого человека есть душа, способная познать божественное бессмертие, а значит, стать его отражением и обрести вечную жизнь.

– А как же наши деяния? Христиане настаивают на превосходстве своих нравственных устоев.

– Добродетельные размышления очищают ум и тело, направляя их к божественному началу, – невозмутимо изрек наставник. – Языческие философы говорили об этом за сотни лет до появления христиан.

– А как же римские боги? Аполлон, Минерва, Марс… – попытался возразить Петр.

– Они олицетворяют собой многогранность божественного начала, вездесущего, бесконечного и непознаваемого. Обращая молитвы поочередно как бы к разным граням его сущности, мы славим подначальных ему богов и чтим божественное единство.

– Однако христиане отвергают пантеон богов.

– Христиане – глупцы, – сердито заметил старик. – Сначала они объявляют своего бога единственным, потом настаивают, что он воплотился в человека, а затем ведут бесконечные споры о сущности божественной природы – как будто человеческий разум способен это познать! – и обзывают друг друга еретиками. А сколько в христианстве сект – ариане, кафолики, донатисты, манихеи, пелагиане… – Он пожал плечами и презрительно добавил: – Спорить с христианином бесполезно – фанатиков ничем не убедишь. Лишь труды классических философов помогут раскрыть истину. – Старик устало улыбнулся. – Только никому не говори, что я тебе это сказал.

В будущем эту систему философского мышления назовут неоплатонизмом. Петр считал ее всеобъемлющей – она включала и цивилизацию Древней Греции, и величие Рима. Упрямое бездействие отца подтолкнуло юношу к дерзкому поступку: восхищаясь доблестью и патриотизмом своих предков, которые свято блюли имперский кодекс чести, Петр решил стать язычником.

Теперь, глядя на залитые солнцем черепичные крыши, колонну Марка Аврелия и треугольный фронтон старого храма, Петр пылко воскликнул:

– Жители Сорбиодуна и Венты еще вспомнят древних богов!

К полудню Петр с отрядом наемников приехали в Сорбиодун. Юноша предполагал, что германцы разобьют лагерь в долине, где в домах, окруженных деревянным частоколом, жили около десятка крестьянских семей. Предводитель наемников, оглядев окрестности, помотал головой и решительно кивнул в сторону дуна:

– Вот это место можно защитить.

– Как скажешь, – вздохнул Петр.

Крепость на холме забросили несколько поколений назад. На широкой площадке, окруженной высоким, поросшим травой земляным валом, еще сохранились покосившиеся лачуги, и Нуминций решил устроить в дуне загоны для скота. Из бревенчатой хижины на западной стороне вышел единственный обитатель древней крепости и медленно зашаркал навстречу Петру и германцам.

– Это Тарквиний, наш пастух, – объяснил юноша.

Морщинистое, узкое лицо старика потемнело от времени, длинные плети седых волос рассыпались по сгорбленным плечам, но хитрые, близко посаженные глаза, выдававшие принадлежность к речному народу – так до сих пор называли в Саруме семьи, жившие у реки, – оставались ясными и проницательными. Много лет назад он овдовел, ушел от детей и поселился в дуне. Семейство Портиев смирилось с присутствием старого пастуха. Однажды Констанций в приступе набожности разрушил святилище речной богини Сулии, несколько сот лет стоявшее рядом с виллой, а Тарквиний украдкой подобрал каменную фигурку и построил скромный алтарь у своей хижины в дуне. Местные жители относились к старику с боязливым уважением: поговаривали, что ему ведомы волшба и всевозможные заговоры.