Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Продай меня, – наконец потребовала рабыня.
– Почему это?
– Я прогневила Яхве, нарушила закон Моисеев. Делить ложе с женатым мужчиной – великий грех. Вдобавок я согрешила с человеком не нашей веры, – рыдая, объяснила Наоми.
– Я не хочу с тобой расставаться, – сказал Портий, решив, что кошмарные сны преследуют его из-за угрызений совести. – Все пройдет, вот увидишь.
– Я согрешила! – всхлипнула рабыня. – Продай меня, иначе нам не будет покоя.
Три дня Портий терзался сомнениями. Продавать Наоми он не хотел и пытался завлечь ее обещаниями дать ей вольную, чтобы девушка смогла вернуться в Иудею. Увы, все было напрасно: Наоми перестала есть, постоянно плакала и умоляла его забыть о ней. В конце концов Портий не выдержал:
– Что ж, я тебя продам, ежели такова воля твоего жестокого и беспощадного бога!
– Мой бог суров, но справедлив, – прошептала Наоми.
На следующий день Портий со слезами на глазах расстался с невольницей. Нумекс отвел ее на форум и продал работорговцу. Как бы то ни было – по воле незримого, но всемогущего Яхве, из-за кельтской волшбы и зелий Мэйв, подмешанных в еду кухаркой, или просто из-за угрызений совести, – но Портий и иудейская невольница расстались навсегда.
Несколько дней спустя Портий вернулся в Сорбиодун. Мэйв обрадовалась его приезду, а Тосутиг, как обычно, пришел на виллу и весь вечер тепло расспрашивал зятя о новостях. Наутро Портий, стоя рядом с владыкой Сарума на высоком земляном валу дуна, глядел на холмы, убегающие к горизонту, и с удивлением осознал, что почти не вспоминает ни о Марке, ни о Лидии и что вскоре забудет и иудейскую рабыню, и ее сурового бога.
Так Сарум стал для Портия родным домом.
427 год
Плацидия молчала, с огорчением взирая на сына и мужа. «Ах, отчего они все время ссорятся!» – устало думала она.
Петр обернулся к матери за поддержкой, но Плацидия поспешно отвела глаза – все еще красивые и выразительные, несмотря на возраст. В молодости ее взгляд лучился счастьем, а сейчас в задумчивых карих глазах таилась печаль.
Да, Плацидия постарела – о чем неустанно напоминал ей муж, – но все еще держала себя с достоинством, а ранние морщины лишь подчеркивали благородные черты лица. Никто, кроме нее самой, не понимал, какой выдержкой должна обладать женщина, знающая себе цену, хотя и обделенная вниманием родных и близких.
И все же она их любила. Петр унаследовал от матери прекрасные карие глаза, но не ее сдержанный нрав и считал, что, вступая в пререкания с отцом, исполняет сыновний долг и защищает мать. Муж Плацидии, Констанций, целыми днями приводил в образцовый по рядок конскую сбрую и втайне ненавидел всеми уважаемую жену, потому что к себе не испытывал ни малейшего уважения. И еще верный Нуминций, старый управляющий имением, большеголовый короткопалый коротышка, который обожал Плацидию и ради нее был готов на все…
Плацидия вздохнула. Ее близкие, самые дорогие для нее люди, снова рассорились.
Солнце стояло в зените, а Констанций Портий был уже пьян – как обычно в полдень. Вдобавок он орал во весь голос – не оттого, что напился, а от ярости. Благо на то имелась подходящая причина. В руках Констанций сжимал начищенную до блеска узду. Мутные от пьянства и гнева глаза уставились на стоящих перед ним людей. Благородная седовласая Плацидия обожгла его презрительным взором. Нуминций, старый управляющий, предупредительно загородил ее своим коренастым телом. Вот придурок! А рядом с ним стоял Петр, двадцатилетний оболтус. Констанций прищурился, гневно взглянул на сына и завопил:
– Щенок!
Юноша невозмутимо посмотрел на отца. Констанций не мог разобрать выражения, мелькнувшего в карих глазах сына. Что это – злость, презрение, страх? А, не важно!
– Кто в этом доме господин? – заорал Констанций. – Я, патерфамилиас, глава семьи. А ты никто!
Вызов – вот что сквозило во взгляде Петра. Да как он смеет перечить отцу?!
– Никаких германцев здесь не будет! – выкрикнул Констанций. – Тут христиане живут!
– И как ты этого добьешься? Напьешься до полусмерти, как обычно? – спросил невысокий юноша, тряхнув копной темных кудрей. Карие глаза гневно блеснули.
Презрение, звучавшее в каждом слове, обожгло Констанция; мутный взор застила багровая пелена ярости; язык заплетался, слова не шли на ум. Констанций раскрыл рот и, вспомнив, что держит в руках узду, неуклюже замахнулся на сына.
Ремни хлестнули не хуже кнута, и удар достиг своей цели. Констанций, с трудом удержавшись на ногах, радостно ухмыльнулся: вот теперь-то сын усвоит урок! В пьяном взгляде полыхнуло торжество.
Внезапно он недоуменно поморщился: что-то было не так. Петр не отшатнулся в испуге, не вскрикнул от боли, а гневно рванулся к отцу. Нуминций дрожал всем телом, злобно сжимая кулаки. Седовласая Плацидия стояла неподвижно. По невозмутимому лицу расплывалось красное пятно, из рассеченной губы капала кровь.
«Неужели я промахнулся?» – растерянно подумал Констанций.
Петр с гневным криком занес кулак над головой отца. Констанций торопливо прикрылся рукой, не понимая, что происходит.
– Прекратите! – воскликнула Плацидия и холодно обернулась к сыну: – Петр, оставь нас.
– Но ведь он…
Мать гневно взглянула на сына. Петр посмотрел на нее, и сердце дрогнуло от жалости, но ненависть к отцу пересилила. Пьянство Констанция погубит всех и вся!
Плацидия, из последних сил сохраняя достоинство, повторила:
– Оставь нас, Петр.
Юноша не сдвинулся с места.
– Ступай! – настойчиво приказала мать.
Петр неохотно повиновался.
– Нуминций, вели прислуге принести теплой воды, – сказала Плацидия.
Констанций смущенно поглядел на окровавленное лицо жены и попытался извиниться, но она резко оборвала его:
– Твой сын прав, надо что-то делать. А сейчас оставь меня в покое.
Констанций снова посмотрел на жену – прекрасную и холодную, как мраморная статуя. Она его презирала? Отвергала? Что она вообще чувствовала? Сгорая от стыда и унижения, он вышел из комнаты. «Надо что-то делать…» – мелькнула мысль.
Плацидия так и не дала воли слезам, хотя и понимала, что так долго продолжаться не может.
Тем временем Петр готовился к отъезду.
Впервые за четыреста лет Саруму грозила страшная опасность: неминуемое вторжение варваров, способное уничтожить и мирную долину, и виллу на холме, и все семейство. Помощи ждать было неоткуда. Римские легионы ушли с острова двадцать лет назад, а мест ные жители воевать не умели. К тому же Констанций не озаботился укреплением своего поместья, надеясь на то, что римское семейство в Саруме защитят христианские легионеры.