– Над чем? – Гамаш подошел к нему ближе.

Они находились в часовне монастыря урсулинок. Здесь горел прожектор, и в центре главного помещения были поставлены длинные столы. Доктор Обри Шевре стоял рядом с самым длинным из них.

– Здесь продолжаются раскопки.

Гамаш заглянул в отверстие в одной из грубых стен:

– Здесь были похоронены генерал Монкальм и его люди?

– Нет, их нашли там.

Шевре показал в другой угол подвала и вернулся к работе. Гамаш сделал несколько шагов и заглянул внутрь. Он прежде не спускался в этот подвал, но читал о нем еще школьником. Героический генерал, скачущий на великолепном коне, вдохновляющий войска. Потом залп – и генерал ранен, но все еще держится в седле. Когда стало ясно, что сражение проиграно, что Бугенвиль не придет на помощь, французские силы отступили в Старый город. Монкальм поехал туда, поддерживаемый с двух сторон пешими солдатами. Он добрался вот до этого самого места, где и умер. Мирно.

Примечательно, что он продержался до следующего дня и ушел уже тогда.

Монахини, опасаясь, что англичане осквернят тело, опасаясь репрессий, захоронили генерала на том месте, где он умер. Спустя какое-то время сестры выкопали его череп и кость ноги и захоронили их в склепе часовни, чтобы они были защищены и над ними можно было молиться.

Мощи.

Такие вещи имели силу в Квебеке.

Генерал Монкальм лишь недавно воссоединился с теми людьми, которыми командовал. Несколько лет назад его останки были захоронены в братской солдатской могиле. В этой могиле находились останки всех, кто погиб в тот страшный час на полях, принадлежавших некогда фермеру Аврааму.

Французские и английские солдаты, навечно упокоившиеся вместе. Достаточно, чтобы замириться.

Гамаш посмотрел на главного археолога, который склонился над кусочком металла, очищая его от земли. Можно ли считать это ограблением могил? Неужели люди никак не могут оставить мертвецов в покое? Зачем откапывать генерала и торжественно перезахоранивать его, воздвигать громадный монумент в сотне ярдов отсюда? Каким целям это служило?

Но Гамаш знал цель. Все знали.

Чтобы никто не забыл этих смертей и принесенных жертв. Кто погиб и кто убил. Пусть город был построен на вере и мехах, на шкурах и костях, но питался он символами. И памятью.

Гамаш повернулся и увидел, что доктор Шевре смотрит в ту же сторону – туда, где прежде был захоронен генерал и откуда его выкопали.

– «Dulce et Decorum est», – сказал археолог.

– «Pro patria mori», – закончил Гамаш.

– Вы знаете Горация? – спросил Шевре.

– Я знаю эту цитату.

– «Смерть за родину сладка и прекрасна». Великолепно, – сказал Шевре, глядя за спину Гамаша.

– Вы так думаете?

– А вы – нет, месье? – Шевре подозрительно покосился на Гамаша.

– Нет. Это старая и опасная ложь. Смерть бывает необходима, но никогда не сладка и редко справедлива. Это трагедия.

Они смотрели друг на друга, разделенные пространством земляного пола.

– Чего вы хотите? – спросил Шевре.

Он был высок, худощав, жёсток и резок. Боевой топорик. К тому же нацеленный в голову Гамаша.

– Почему Огюстен Рено мог интересоваться некоторыми книгами, принадлежавшими Шарлю Шиники?

Доктор Шевре взглянул на Гамаша так, будто тот был сумасшедший, но это не вызвало удивления у старшего инспектора.

– Что это должно значить? Я даже не понимаю вашего вопроса.

– Незадолго до смерти Рено нашел две книги, которые заинтересовали его. Это книги из Литературно-исторического общества. Но когда-то они принадлежали отцу Шиники. Вы знаете, кого я имею в виду?

– Конечно знаю. Кто его не знает?

Весь мир понятия о нем не имеет. Забавно, как одержимые люди считают и других такими же одержимыми или хотя бы заинтересованными. И археологам, и историкам, погруженным в прошлое, невозможно было понять, как это другие живут иначе.

Для них прошлое было не менее живым, чем настоящее. И если люди, забывающие прошлое, рискуют его повторить, то те, кто принимает прошлое слишком близко к сердцу, обречены вечно в нем вариться. Здесь перед Гамашем был человек, который принимал прошлое слишком близко к сердцу.

– Какая могла быть связь между Шиники и Шамплейном? – спросил Гамаш.

– Никакой.

– Подумайте, пожалуйста. – Гамаш говорил любезным тоном, но добавил в него чуточку стали. – У Шиники было что-то, заинтересовавшее Огюстена Рено. Мы знаем, что у Рено была только одна страсть – Шамплейн. Значит, Шарль Шиники в конце девятнадцатого века, вероятно, нашел что-то, какие-то книги о Шамплейне, и когда Рено обнаружил их, то понял, что они выводят его на место захоронения Шамплейна.

– Вы шутите? Его выводили туда птицы. Его выводили туда тоненькие голоса, звучавшие в его голове, его выводил туда рисовый пудинг. Он повсюду видел знаки и неоспоримые факты. Этот человек был психом.

– Я не говорю, что в книгах Шиники и в самом деле содержался ответ на тайну захоронения Шамплейна, – пояснил Гамаш. – Но Рено мог поверить, что в них такой ответ есть.

Шевре прищурился, но Гамаш видел, что археолог больше не отметает его вопроса. Наконец Шевре отрицательно покачал головой.

– У меня есть еще один вопрос, – сказал старший инспектор. – Шиники и Джеймс Дуглас были друзьями, верно?

Шевре кивнул, ему даже стало интересно, к чему клонит собеседник.

– Зачем им понадобилось встречаться с двумя ирландскими рабочими-иммигрантами в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году?

– Рабочие были либо пьяны, либо спятили. Либо и то и другое. Тут нет никакой тайны.

– В данном случае есть. Он встречались в Литературно-историческом обществе.

Шевре задумался.

– Да, действительно тайна, – признал он. – Ирландцы ненавидели англичан. Они ни за что не пошли бы в Литературно-историческое общество добровольно.

– Вы хотите сказать, что инициатива не могла принадлежать им?

– Откровенно говоря, я сомневаюсь, что они умели читать и писать. Вероятно, они и не подозревали о существовании Литературно-исторического общества, а если и подозревали, то это последнее место, куда они пошли бы по доброй воле.

– И тем не менее они пошли. Чтобы встретиться с отцом Шиники и доктором Джеймсом Дугласом. Зачем?

Когда ответа не последовало, Гамаш извлек из своего нагрудного кармана старую фотографию.

– Вот эти рабочие. Те, которые улыбаются. Вскоре после этого вот он, – Гамаш показал пальцем на фигуру Шона Патрика, – купил дом в Верхнем городе, за углом отсюда, на Де-Жарден.