не заро́бит, мальчишка ети деньги». — «Ну, дают — бери. Кажется, дело не твое!» — Старик взял деньги, распростились и пошол. Только пошол, старик спохватился. — «А чо жо я, какой глупый. Не спросил, как у его фамилия, имя, где живет. Кому я его ондал? Воротюсь, спросю мужика».

Воротился старик и кричит на весь упор: «Постой, постой, дядюшка!» — Мужик остановился с парнишкой. Парнишку звали Митя. — «Што старик, тебе надо?» — «Да вот, извините, не спросил, как ваше имя и фамилия и, где живете́, не знаю». — «Быдь покоен, старик, нашто тебе мое имя и фамилия, будет твой Митюшка здоров. А как срок придет, я тебе его на етим же месте и ондам».

Вот старик пошел домой с деньгам, заходит на базар, набрал хлеба, чо надо там поисти, идет к старухе. «Вот, старуха, за Митюшку-то мне сто рублей дали». — «Ну?»

Как они зряшного расхода не имели — и прошел год хорошо. Короче сказать, завтре год доходит — итти старику за Митюшкой. Как старуха-мать год дитю не видала, стает раненько, посылат старика.

Отправился старик, доходит до того места, где он мальчишку ондавал, видит, идет мужик с Митюшкой его. Митюшка там год пожил, быдто лет двенадцати стал, такой бульён. И одетый чисто, хорошо. Старик даже полюбовался над парнишком. Одетый чистенько и такой плотный стал. — «Што, дедка, за сыном?» — «Да, за сыном!» — «Ну, вот твой и сын сохранен, благополучен. А вот што, старик, не ондашь ли мне его ешо в год?» — «Ну, дак што, Митюшка, подёшь, дак чо». — «Етот год я тебе двести рублей положу. Так все-таки ты дойдем до меня, посмотришь, где твой сын живет, и работу его посмотришь». — Пошел старик, приходит. Дом хороший стоит. Усадил старика, угостили. Жана и три дочери у его. Старик сына спросил: «Ну чо, ладно, Митюшка, жил?» — «О, чо мне надо? Лутче домашнего. Ро́бить много не заставляют. Одёжа хорошая, харчи!»

Срядились со стариком, получил старик двести рублей денег. — «Ну, подем, все-таки, я тебе покажу сынову работу». — Повел его в заднюю ограду. И стоит там сажень дров нарублена топором. — «Вот», говорит: «сажень дров в год сын твой изрубил!» — Подумал старик: «За што же он ему сто рублей плотит?» — «Ну-ка, Митя, принеси поди спички» — посылает хозяин Митю. Митя пришел, принес спички. — «Ну-ка, Митя, зажги ету паленницу!» — Поджог Митя ету паленницу. Старик думат: «Чо же он делат? Раз не глянется работа, пошто же он его вторично наня́л?» — Разгорелась только ета паленница ясно, етот хозяин етого парнишку за ручонку, да в етот огонь. Старик на месте омертвел, окаменел. — «Чо же, ты делать? Ведь он у меня как есть единственной, а ты его в огонь бросил. Я с тобой поведаюсь!» — «Жив будет — не беспокойся!» — Вылетает из етого огня голубок. — «Вот твой Митька», говорит: «топеря иди спокойно старик, домой, теперь ты знашь, где я живу. Год дойдет — иди по Митьку!»

Старик домой приходит, двести рублей приносит, а дрязгу етого не рассказават, штоб старуха не болела душой. Нужды не имели, опеть прожили год. Короче сказать: завтре год. — «Опеть пойду по Митьку». — Мать уж два года в глаза Митьку не видала. Собират его, торопит. — «Ступай!» — Как пошел старик, идет там попадатся стречу ему етот мужик, один без Митьки. — «Здрастуй, дедушка!» — «Здрастуй, восподин!» — «Что за сыном идёшь?». — «Тошно так, за сыном». — «Ну иди туды ко мне, а я недалёко схожу. Скоро приду».

Приходит старик имя́ в дом. Сидят ети три дочери его за столом. Старик поздоровался, сял — Митьки не видать. Старик сметил, что што-то девки шопчутся. И про его, про старика. «Што вы, дорогие умницы, шопчитесь? Скажите всю правду». Как он слышит, што меньша́я сестра упрашиват больших: «Скажемте дедушке, скажемте». А бо́льшая заклинат. Стал старик усердно просить бо́льшую дочь и младшая со слезами просит: «Скажем дедушке!» — «Ну, ладно, старик, скажем мы тебе, только мотри, папаше не сказавай. Только, што пожалели мы тебя, што он у тебя единственный сын, и живешь ты бедно́». — Клянется он, што не скажет отцу. — «Наш, ведь, отец не из православных, он — колдун страшной. Ведь, он, Митька твой, у лешея жил. Ну, так вот, как придет наш отец домой, угостит тебя, а потом поведет он тебя в тот сарай: там у нашего отца триста голубкох и всё ето работники. И он хлев отворит, выпустит их на двор, и скажет: «Ну, вот, если ты Митьку поймаешь, то твой будет, а чужого поймаешь, пропадет твой Митька!» — Старик стал со слезами припадать к имя́. — «Ах, дорогие красавицы, какие приметы у моего Митьки?» — «А вот, дедушка, выдет твой Митька всех зади, и хвост у его замараной, и бытто всех хуже, вот ты его и лови».

Как пришел етот мужик, напоил его чаем. — «Ну, подём-ка, старик» — и растворят ему хлев. Ну, две голубки вышли хорошие, веселые, откормленные, а етот позать всех идет. Худой такой, замореной. — «Ну», говорит старик: «от ворона сокол не быват: как я худой, так видно и голубок мой плохой». — Зловил его, да и в пазуху, да и побежал от мужика. Несколько отбежал, ну и подумал: «Я што за дурак, я ничо не спросил, как мне его возво́ротить; што же я буду с голубком делать?» — Открыл пазуху, голубок-то был да из пазухи улетел. Старик испугался: ни голубка, ни Митьки нет. — «Куды я топерь пойду? К мужику только чего пойду?» — Стал, заугрюмился. Видит: летит голубок обратно, поверта́лся против старика, ударился об земь и сделался Митькой. И старика школит: «До старости дошел, ума не нажил. Хорошо, что я сам дошел до етого, а то што бы ты с голубком делал?»

Ну, пошли они к матери. Ну, мать, как мать. Мать обрадовалась. Переночевали; утром стали, позавтрекали. Митя отца зовет в город. — «Ну, тятя, подём сходим в город». Вот они идут по пустолесью. Сидит на кусте ворона и каркат. Митя на ворону посмотрел и усмехнулся. — «Митя, што ты над вороной смеешься?» — Митя так и так, отозвался: «Да так мол». — Отозвался от отца. Идут, а друга́ ещо пушче каркат.