Императрица отметила в письме Михаилу Воронцову{403}, что у женщин в Ярославле милые лица, но своими размерами и нарядами они похожи на тарра mundi[37]. Через несколько дней она была уже в Костроме, где остановилась в знаменитом Ипатьевском монастыре, откуда, как она напомнила Панину, в 1613 году были призваны в Москву на царство первые представители династии Романовых. В Костроме состоялся прием, на котором члены императорской свиты, включая Ивана Чернышева, «прорыдавшего весь обед»{404}, расчувствовались от теплоты встречи, устроенной местным дворянством. Тут члены дипломатического корпуса покинули императрицу и возвратились в Москву, где, как надеялась Екатерина, создадут ей рекламу: «Они расскажут вам, — писала она Панину, — как меня тут принимали»{405}.

26 мая Екатерина наконец прибыла в Казань, где ее приветствовали еще пышнее, чем в Костроме. Для местного крестьянства императрица была самой близкой к Богу особой, ближе они не знали. Некоторые попытались даже нести перед Екатериной свечи, будто она икона — пока их бесцеремонно не разогнали. Хотя Екатерина желала, чтобы подданные обожали ее и были ей благодарны, она не любила такого «перебора» и написала Панину, что всё в этом случае «становится абсолютно искусственным»{406}.

Губернатор Казани устроил в своем доме великолепное представление; Екатерина выказала свое восхищение, оставшись до полуночи — позже своего обычного времени отхода ко сну. Как всегда бывает в случае приема царственных или государственных особ, все не жалели сил, чтобы представить императрице блестящую картину, и она таки оказалась под впечатлением: «Все живущие здесь, вдоль Волги, богаты и вполне довольны, и хотя цены тут везде высокие, у всех есть хлеб, никто не жалуется и не нуждается»{407}.

В Симбирске общество сошло с галеры и приготовилось вернуться в Москву (где Панин в отсутствие императрицы проводил большую часть времени с графиней Строгановой). Хотя Екатерина не выказала намерения разузнать о своих наименее преуспевающих подданных, это путешествие все-таки открыло ей глаза на разнородность людей, и она сообщила Вольтеру о трудности создания законов, которые были бы равно приемлемы для всех — «при различии в климате, людях, обычаях и даже взглядах!»{408}

В Москве Екатерина окончательно погрузилась в приготовления к образованию Законодательной комиссии. В воскресенье 30 июля в десять часов утра императрица выехала из дворца Головина в Кремль в карете, влекомой восемью лошадьми, в сопровождении шестнадцати экипажей с придворными и отряда конных гвардейцев во главе с Григорием Орловым. Великий князь Павел также ехал следом в собственной церемониальной карете. В Кремле депутаты в определенном порядке прошествовали по двое через площадь за генерал-прокурором Вяземским, чтобы присоединиться к императрице в Успенском соборе. Во время церковной церемонии представители нехристианского меньшинства оставались снаружи. Екатерина возлагала большие надежды на то, что ее Комиссия преодолеет религиозные различия, написав Вольтеру:

«Православие находится между еретиками и мусульманами… Они должны полностью забыть привычку издеваться друг над другом в случае, если кто-то окажется недостаточно умен и предположит, что депутат имеет право рассердить своего соседа, пытаясь ублажить Главу. Я отвечаю всем, и говорю, что каждый отдельный человек должен сознавать: он такой же человек, как и я»{409}.

После службы депутаты подписали должностную клятву, а Екатерина тем временем проследовала в Грановитую палату, где и встретила их в зале приемов. В императорской мантии и маленькой короне Екатерина стояла перед троном. Копии ее «Великого Наказа» и правила проведения процедуры Комиссии были разложены на застланном красным бархатом столе, расположенном справа от нее, а слева стоял великий князь Павел (теперь ему было уже почти тринадцать лет) с придворными, чиновниками и иностранными посланниками. Присутствовали также самые знатные придворные дамы. Митрополит Новгородский Дмитрий Сеченов, который был избран депутатом от Синода, чтобы представлять церковь, произнес хвалебную речь в адрес Екатерины, а затем вице-канцлер Голицын зачитал основательное приветствие от императрицы.

Первая рабочая сессия Комиссии состоялась на следующий день в Грановитой палате. Первым пунктом повестки дня стало прослушивание депутатами «Великого Наказа» Екатерины; оно закончилось только к пятой сессии, 9 августа. «Великий Наказ», или, если называть его официально, «Наказ Комиссии для составления нового Свода Законов», состоял более чем из пятисот пунктов, отражавших непоколебимую веру Екатерины в закон и в то, что он будет работать в России. Это был краткий конспект общих принципов, на которых должно базироваться хорошее правительство и все общество. Много тут было переработанных и расширенных пунктов и замечаний, составленных ею для себя еще в 1761 году. Она закончила свой «Великий Наказ» оптимистически: «Комиссии ничего не придется делать — лишь сравнить каждый раздел законов с правилами этого наказа»{410}. Депутатам также раздали правила их поведения на сессиях: они не должны перебивать друг друга, на ассамблею нельзя приносить оружие, а скандалы будут наказываться штрафами или даже удалением из зала. По завершению чтения депутатам предстояло приступить к работе; был образован ряд комиссий для рассмотрения различных аспектов закона. Но первое, что они сделали — это формально отреагировали на «Великий Наказ», попросив, чтобы императрица приняла титул «Великая, Наимудрейшая, Мать Отечества». Екатерина переслала депутатам ответ.

«О титулах, которые вы предлагаете мне принять, я отвечу следующее.

1) «Великая» — я оставляю его до срока: для тех, кто придет после меня, чтобы беспристрастно судить мои дела.

2) «Наимудрейшая» — я не могу назвать себя так, потому что наимудрейший один лишь Бог.

3) «Мать Отечества» — любить подданных, доверенных мне Богом, я считаю обязанностью своего положения, а быть любимой ими — мое желание»{411}.