Копытово надвинулось, вжалось в Родиона. Втиснулось в него всеми своими огородами, серыми домами, клумбами, плоской крышей детского сада. Потом Родиона мазнуло по скуле чем-то твердым и шершавым.

«Ну вот и все! Разбился!» – успел подумать он, но почему-то жизнь не закончилась.

Открыв глаза, он увидел, что пузырь человеческого мира уже отдаляется от него, а впереди рыхлой накипью клубится болото. Митридат, загребая крыльями, спешил к бурлящей воронке. Вдыхая кислый воздух межмирья, Родион ощупал пальцами скулу. Кровь. Надо же… Похоже, его тело подготовилось к нырку лишь в последнее мгновение и асфальт ободрал-таки его. Кроме того, с правой ноги исчез ботинок. Его слизнуло совсем незаметно, хотя он был плотно зашнурован и, казалось, не было такой силы, которая могла бы сорвать его, оставив при этом целой ногу. Видимо, дяде Жоре все же будет о чем рассказать.

«Жив ли эль? Или уже все?» – подумал Родион и, проверяя, потянулся пальцами к шее. Лучше бы он этого не делал, потому что даже от легкого прикосновения его захлестнуло волной радости. Митридат уже мчался через болото. Родион ощущал хлопья пены, повисшей у него на лице. Обычно он спешил стереть ее, а теперь жадно глотал. Это было счастье – зашкаливающее, влекущее, растворяющее границы тела. Родион понял вдруг, за что эльбов заточили в болоте. Потому что они настоящие друзья! Потому что только они тебя любят и ценят! Только там, за стенками болота – настоящая взаимовыручка!

Его друзья там, а он тут! Как он может их бросить? Скорее к ним! Вон как они оттесняют друг друга, чтобы его увидеть! А те два больших наползают на одного замешкавшегося маленького, притискивая его к оплавленной границе, конечно, потому что очень сильно его любят, хотя кому-то, конечно, и может показаться, что они его раздирают.

Паутина, преграждавшая Родиону путь, уже не казалась такой страшной. Родион даже руки вскидывал, чтобы задевать побольше паутинок. Он чувствовал, что его друзьям-эльбам это приятно! Это как прикосновения к протянутым к тебе рукам!

Мысли Родиона вертелись как мокрые тряпочки в стиральной машине. Лишь крошечный кусочек личности оставался прежним, твердым, как алмаз.

«Надо же, конь рвется отсюда изо всех сил… зачем? Глупый! А мне все равно… Я все же… шныр… я должен… плевать мне на «должен». Никакой я не шныр…»

Митридат жалобно ржал. Паутина, опутывавшая Родиона, опутывала и крылья коня. Огромным усилием жеребец рвал ее, продолжая лететь вперед.

Отчасти Родиона спасала пока жадность эльбов и то, что, считая его верной добычей, они не сумели договориться друг с другом. Каждая паутинка по отдельности уже может успешно погубить человека. Но, выпущенные все сразу, на короткой дистанции, разнородные желания только мешают друг другу. Человек, который тащит мешок с золотом, не может в одно и то же время объедаться. Хочешь не хочешь – надо выбирать что-нибудь одно, а пока выбираешь – крылья пега продолжают рассекать паутину.

В глазах мутилось. Не стоило ему все же глотать слизь и дышать испарениями. Слабея, Родион стал наклоняться вперед, начиная соскальзывать с седла.

«Ну вот и я проиграл. Я всегда знал, что солью. Потому и пытался погибнуть раньше, чем это произойдет… Ну и где эта ваша помощь, если она есть?» – подумал он.

В этот момент Митридат, разорвавший очередную паутину, резко вскинул морду и твердым теменем ударил Родиона в подбородок. Удар получился сильным, встречным. Потеряв сознание, Родион упал на шею пега, который, с усилием взмахивая крыльями, понес его прочь из болота.

Очнулся Родион уже на двушке, почти у границы, где сосны были еще тонкими и хилыми и лишь по вершинам кое-где виднелась тянущаяся к свету зелень. Он лежал на траве в серости ненаступившего вечного утра. Рядом, покрытый высохшей пеной, пасся Митридат. Родион смотрел на него и не понимал, почему тот не улетел. Потом разобрался. Передней ногой жеребец заступил в повод, да еще и сползшее набок седло мешало крылу подниматься.

Родион с трудом сел. Голова кружилась. Губы пересохли. Он не знал, сколько времени пролежал так. Слизь болота на куртке успела превратиться в такую же сероватую корку, как и пена на боках у Митридата.

Рука Родиона пугливо потянулась к шее. Ранка никуда не исчезла. Но прикосновение к ней причиняло лишь боль, какая бывает, когда трогаешь ссадину. Да и само вздутие как-то опало. Расползлось вширь. Ощущалось, что ничего живого под ним уже нет – только загноившаяся царапина.

Эль был мертв. Поняв это, Родион издал короткий торжествующий крик, но долгого торжества не получилось: слишком он устал.

«Яра!» – вспомнил Родион.

Подошел к Митридату, успокаивающе огладил его по шее, распутал повод. С трудом забрался в седло. Митридат легко пробежался и понесся по воздуху туда, откуда брезжил более уверенный свет. Они летели навстречу рассвету, сами ускоряя его приближение. Двушка щедро возвращала им силы. Родион радовался, ощущая живительное тепло, но понимал, что это ненадолго. Вскоре тепло превратится в жар, и это будет верным признаком, что его время на двушке истекло.

Вспомнив, что у него есть карта, Родион взглянул на нее, уточняя место, где Меркурий видел Яру в последний раз. Ого! Далеко же ее занесло! Если учесть, что кобыла наверняка понемногу забирала к скалам, искать Яру надо где-то здесь.

Развернув Митридата, Родион полетел вдоль начесанной сосновой челочки. Под ним были сосны, сосны и сосны. Он вглядывался и понимал, что обнаружить Яру почти нереально. Тут и так не особенно светло, а еще, когда смотришь сверху, в глазах все рябит. Здесь и в ста метрах человека не заметишь. А он пролетит от нее гораздо дальше. Никаким другим способом такую территорию не прочешешь. Но это если сама Яра не подаст знак.

Родион знал, что где-то здесь должен быть Ул, но не видел его и не удивлялся этому. Бросьте через плечо горошину так, чтобы не знать, куда она упала, а потом с закрытыми глазами ползайте на четвереньках по комнате и водите взад-вперед пальцем в надежде, что нашарите ее. И это еще очень оптимистичное сравнение.

Летел Родион долго. Изредка поворачивал и ложился на возвратный курс, вычерчивая над лесом полоски длиной километров десять. В глазах мелькали бесконечные сосны. Их было так много, что под конец, даже закрывая на несколько мгновений уставшие глаза, Родион видел только их.

Поэтому, когда среди сосен, почти на горизонте, показалась серая, безветренно-прямая струйка дыма, Родион дважды недоверчиво взглянул на нее, прежде чем его сознание согласилось признать, что это дым, то есть нечто отличное от сосен.

Торопясь, он погнал Митридата. Долетел и, описав круг, разглядел внизу луг и костер. Садился он осторожно, чтобы не поломать жеребцу крылья. Луг со слишком яркой высокой травой и непонятно куда исчезающим ручьем ему не понравился, и Митридату тоже. Здесь они вполне сошлись. Поэтому, снизившись над лугом, они сели на высоком берегу и сразу Родион скатился с седла, чтобы, повиснув, удержать жеребца под уздцы и не позволить ему с раскинутыми крыльями вбежать в лес.