— Ага, — кричит она. — Папа задерживается.

«Ну конечно, он задерживается».

— Ты ела?

— Да, пиццу.

Дочь явно не собирается спускаться вниз, и я, устав кричать, направляюсь к ней сама. Поднявшись наверх, я вижу, что Джоди стоит у дверей своей комнаты, а рядом с ней та школьница, что приходила в наш дом пару недель назад — Кайли. Девочки не сразу меня заметили, и я успела увидеть, что Кайли передала Джоди деньги.

— Привет, — говорю я, и они вздрагивают от неожиданности.

— Привет, — отвечает Джоди. — Кайли уже уходит.

— Ага, — подтверждает Кайли и шмыгает мимо меня прямиком к входной к двери. — Спокойной ночи.

— Что здесь происходит? Чем вы занимались? — спрашиваю я, стараясь говорить спокойно.

— Ничем. Тусовались… уроки делали и вообще.

— А почему она дала тебе деньги?

— Я одалживала ей пару долларов на обед теперь она вернула долг. Слушай, что за допрос?

— Простое любопытство. Странно, я уже дважды видела эту девочку у тебя в гостях, но ты никогда не рассказывала о Кайли, даже не упоминала ее имени, и, кстати, она похожа на тех, кого ты называешь «Барби».

— У нас совместная работа над проектом в классе экономики. Мы занимаемся вместе, чтобы узнать друг друга получше. Оказалось, что она не так уж плоха. Немного легкомысленная и самовлюбленная, но вообще-то нормальная девчонка.

— Что же, если так, хорошо, — я собралась было выразить радость по поводу того, что Джоди завела, наконец, подругу, но, подумав, решила не поднимать столь щекотливую тему. Ведь тогда моя девочка справедливо решит, что я считаю ее обделенной друзьями. — Как вообще дела? Прости, я задержалась. Заезжала в больницу проведать коллегу.

— Нормально. Все так же, как раньше. А что с коллегой?

— Ей делали операцию, возникли осложнения, но сейчас ей уже лучше.

— Ты в последнее время поздно домой приходишь… почти как отец. У тебя тоже роман?

«Тоже?!»

— Что? — я притворяюсь, что эти слова меня не тронули, но румянец, заливший щеки, выдает мое волнение. — Что значит тоже?

— Мам, я знаю, что до тебя многие вещи доходят не сразу, но ведь даже ты не настолько тупая, правда?

Она говорит это так, словно читает прогноз погоды: завтра будет облачность и легкий дождь.

— Ты о чем? — я продолжаю притворяться. Поверить не могу — моя дочь знает об измене отца.

— Ну, сколько можно прикидываться, что ты не знаешь, мам? Как долго ты это собираешься делать? Всегда?

— Довольно дерзить! — я, не выдержав, кричу. — Как ты можешь быть такой бессердечной?

— Мам, папа регулярно дважды в неделю задерживается на работе. А раньше, если такое и случалось, то раз в два месяца. На выходных он постоянно отлучается на непонятные встречи. Даже я почуяла запах духов, которым несло от него несколько недель назад. Какие еще нужны тебе доказательства? Если кто-то выглядит, как утка, переваливается на ходу, как утка, крякает, как утка, — то он кто?

Не знаю, как выкрутиться из этого неприятного разговора. До чего же я глупа и наивна — думала, что Джоди не заметит поведения своего папочки, не начнет подозревать его, не сделает выводов. Мне как-то не приходило в голову, что для дочери могут быть очевидны проблемы родителей. Это совсем не тот разговор, который я хотела бы вести с Джоди.

— Ты говоришь глупости, — произношу я, но она видит, что я лгу. — Даже если бы что и происходило, то решали бы эту проблему мы с отцом, а не ты.

— Как скажешь, — говорит она, закатывая глаза.

— Полежу в ванной, а потом пойду спать, — я пытаюсь сменить тему беседы и прекратить неприятный разговор.

— Ладно.

— Не засиживайся.

— Не буду.

— Спокойной ночи.

Выхожу из комнаты Джоди, спешно добираюсь до спальни и, едва войдя, плотно закрываю дверь. Сажусь на постель и стараюсь успокоиться. Так дальше жить нельзя. Было глупо надеяться, что все это безобразие не отразится на дочери. Она не может расти, глядя, как ее отец изменяет ее матери. Более того, она не может расти, глядя, как ее мать мирится с изменой. Надо отослать Джоди из дома и, в конце концов, сделать это — поговорить с Джимом о его предательстве. Пусть он примет окончательное решение. Выберет он Жизель? Решит остаться с нами?

— Действительно, заживление прошло великолепно. Выглядишь потрясающе! Если решусь еще раз лечь под нож, то пойду к твоему хирургу, а не к тому, который оперировал меня, — говорит мне Оуэн. Мы зашли в кофейню при книжном магазине. До этого пришлось час просидеть на полу того же магазина, потому что Билли слушал, как читают сказки. И если честно, это был не худший час в моей жизни. Женщина, которая читала детям книжки, делала это с такой живостью и выражением, что я тоже увлеклась волшебными историями о кроликах, которые живут в домиках и готовят мармеладные конфеты, и забавными приключениями сосиски-детектива.

— Лечь под нож? — переспрашивает Билли, отрываясь от книжки-раскраски, которую ему дали после чтения сказок.

— Не волнуйся, папа не собирается «под нож» в ближайшем будущем, — успокаивает сына Оуэн.

— Согласна с тобой. Не думаю, что в обозримом будущем задумаюсь о пластике.

Не могу поручиться, что никогда в жизни, больше не прибегу к услугам пластической хирургии, но теперь, когда мне известно, как мучительно протекает процесс послеоперационного восстановления, я семь раз отмерю, прежде чем подпишу согласие на операцию. Сейчас, когда синяки сошли и опухоль исчезла, когда меня больше не тошнит, можно с уверенностью сказать, что мучения были не напрасны. Но стоило только вспомнить первые дни реабилитации, как я проклинала себя за опрометчивый поступок и сожалела, что повелась на это. Удивительно, уже сейчас я довольна результатами операции, но доктор Редклифф говорит, что пройдут месяцы, прежде чем все эффекты проделанной им работы проявятся окончательно.

— Как бы то ни было, выглядишь ты великолепно. Хотя мне никогда не казалось, что тебе нужна операция.

— Спасибо, ты очень мил.

— Я правда так думаю. Ты красивая женщина, Нора. И внешне, и внутренне.

— Ты хочешь вогнать меня в краску?

— Кваску? — спрашивает Билли.

— Это когда ты заставляешь кого-нибудь почувствовать себя неловко, тогда лицо этого человека краснеет.

— Квасное! Классно, — говорит он. — Папа, сделай ей кваску! Сделай ей кваску! Хочу, чтоб ее лицо стало квасное.

Я смеюсь.

— Ну, оно не становится очень красным. Скорее розовым.

— А-а, — разочарованно вздыхает мальчонка.

— Могу поклясться, что тебя-то легко заставить покраснеть, — говорю я и начинаю щекотать его живот. Билли хихикает. За ним начинаем хихикать и мы с Оуэном.