В-пятых, ордену требовалось гораздо больше денег, чем раньше. Купеческая олигархия в городах и рыцари в сельских поместьях осознавали свое растущее значение и сопротивлялись обязательствам, которые накладывал на них орден, особенно когда речь шла о военной службе и налогах, выступали против ограничений их роли в судопроизводстве и внешней политике. Пока орден защищал интересы купцов против конкурентов и пиратов, города жаловались вполголоса, но после Танненберга им приходилось платить все больше и больше денег, получая при этом все меньше и меньше защиты. По крайней мере, они хотели иметь право голоса во внешней политике. Точно так же дело обстояло и с местной знатью. Шаг за шагом Великие магистры уступали протестующим подданным, пока не остались перед выбором: либо дать Прусской Лиге полноправное участие в управлении посредством какого-либо рода ассамблеи, либо попытаться подавить протест городов и светской знати. В 1454 году Великий магистр Эрлихсхаузен выбрал последнее – и с катастрофическим результатом.

Эти основные причины внутреннего упадка не до конца объясняют, почему же Пруссия так низко пала. Для объяснения этого явления нам нужно заглянуть за узкие пределы Прибалтики и рассмотреть глобальные проблемы, которые в это время потрясали Европу.

В первую очередь отметим, что падение авторитета Великих магистров в ордене не было уникальной местной проблемой. Неспособность главы государства или организации воспользоваться своей номинальной властью была характерна для Священной Римской империи и Польского королевства, Римской католической церкви и Великого княжества Литовского, объединенных королевств Скандинавии и т. д. Повсюду люди из нижних слоев общества оспаривали право высших слоев устанавливать свои порядки. Повсюду, на каждом уровне, отдельные люди и группы пытались отнять власть у тех, кто выше их. Картина колеса Фортуны иллюстрирует проблему каждого правителя: монарх восседает на свободно вращающемся колесе, его руки заняты скипетром и державой, на голове высокая корона, а на плечах роскошная мантия. Но баланс слишком неустойчив, легкое дуновение ветра нарушает равновесие – и вот уже он падает с высот власти в бездну отчаяния и унижения.

Во-вторых, изменились цели крестовых походов. Пока литовцы, хотя бы самогиты, оставались язычниками, существовало религиозное обоснование крестового похода в Прибалтике, возглавляемого Тевтонским орденом. Однако когда литовский князь Ягайло стал Ладиславом Ягелло, королем Польским, а Витаутас был крещен и отправил на Констанцский собор своих делегатов, провозгласивших, что Самогития перешла в католическую веру, представителям Великого магистра стало крайне трудно убеждать европейских рыцарей в том, что операции ордена в Литве были крестовым походом, что война с Польшей была справедливой и что европейские рыцари должны добровольно предоставить свои услуги и пожертвовать своим состоянием ради этих авантюр. Доверенным лицам ордена в курии также все труднее было традиционными аргументами убеждать пап поддерживать орден.

Основная опасность для христианства в это время находилась на Балканах. Турки продолжали продвигаться вглубь христианских земель, или, по крайней мере, всем так казалось. Быть может, они были больше заинтересованы в угоне пленников и скота, чем в захвате новых провинций, но это служило слабым утешением тем, кто попадал в их руки. Исламские завоевания в XIV веке испугали тех, кто традиционно поддерживал крестовые походы, а теперь был не в состоянии защитить свои владения в Греции и кто уже предвидел падение древних христианских королевств к югу от Венгрии. Великий крестовый поход 1396 года, который, как надеялись, обратит нашествие турков вспять, закончился катастрофой под Никополем. Насколько оказавшееся фатальным презрение французских рыцарей к своим противникам было обусловлено опытом походов в Самогитии, можно только гадать: литовцы считались хорошими воинами, в своих лесах и болотах они не уступали европейцам и оценивались почти так же высоко, как татары. И все же крестоносцы раз за разом наносили самогитийским язычникам поражения. Было ли это доказательством того, что западные крестоносцы справятся и с турками, и их славянскими союзниками? Увы, как оказалось, нет. После Никополиса французы уже не посылали крупных экспедиций в Пруссию. Они оставили северные крестовые походы немцам. Теперь эти походы возглавлял присмиревший организатор никопольской авантюры Сигизмунд, король Венгрии. Позднее его сменил император Священной Римской империи, чей единственный интерес в крестовых походах (насколько он вообще мог сосредоточиться на какой-либо одной проблеме) заключался в том, чтобы защитить свое королевство от турецкой угрозы и сокрушить гуситских мятежников в Богемии[79].

Тевтонский орден поставлял множество воинов для походов Сигизмунда против гуситов, но почти всегда эти походы терпели поражение. Сигизмунда мало интересовали мелкие пограничные войны ордена, разве только как средство оказания давления на Ягайло, у которого он оспаривал контроль над Силезией и Богемией.

Третьей опасностью были ереси. Гуситы в Богемии не только защищались от немецких и венгерских войск Сигизмунда, но и переходили в наступление. Орденской собственности в Германии и Богемии они нанесли немалый урон. Так в борьбе с гуситскими еретиками и турками истощалось движение крестоносцев в Центральной Европе. Сил на войну с христианскими народами Литвы и Польши у них уже не оставалось.

В-четвертых, среди населения Европы в целом распространялось настроение упадка и депрессии, ощущение неминуемого краха любых начинаний. Даже успехи были, казалось, преходящи и тщетны. Иоганн Хейзинге назвал эту эпоху «Осень Средневековья» и сравнил ее со старческой дряхлостью. И конечно, в эти годы уже куда меньше благородных господ было готово пожертвовать комфортом ради религиозного служения, еще меньше желало путешествовать куда-то в далекие и холодные леса Самогитии, чтобы рисковать жизнью. Разговоры заменили дела, театр заменил служение. Зачем все? Существует ли надежда добиться хоть чего-либо? Мир был в сомнении, полон подозрений и цинизма. Если что-то и стоило делать, то действовать нужно было против турков. Но даже там Господь, казалось, был не на стороне христиан.

Рыцарство еще не умерло, и именно оно долго служило двигателем крестовых походов в Самогитии. Но рыцарство уже «перегрелось»: его составные части сплавились, и все остановилось. Те аспекты, в которых рыцарство еще продолжало существовать, становились дорогостоящей формой похвальбы, которую могли позволить себе только самые знатные лорды. Рыцарство уже было не по карману тем дворянам, что сопровождали князей в Пруссии, и никто из князей не желал состязаться с Альбрехтом Австрийским, чьи расходы в 1377 году были просто небывалыми. Ордену тоже не хватало денег, чтобы устраивать щедрые приемы, согласно новым меркам. То, что было роскошью в XIV веке, стало бедностью в веке XV, и состояние Великих магистров не достигало даже старых мерок. Никто не желал совершать крестовый поход в условиях недостаточно комфортабельных, но мало кто мог позволить себе совершать поход как богатый человек.