— Ни-че-го, так как он не продается. Кладите руку на гримуар.

— Хорошо, хотя для меня класть руку на старинную вещь — кощунство. Вы небрежно к нему относитесь — таскаете в рюкзаке. Рукопись, как и любая книга, чувствует себя комфортно в окружении себе подобных. — Павел Семенович положил руку на манускрипт, нежно поглаживая обложку из телячьей кожи.

— Кому вы поручили выследить нас в прошлом году?

— Вы о чем, молодой человек, то бишь Марк?!

— Отвечайте конкретно на вопрос — кому поручили?

— Никому я не поручал, Марк! Зачем мне это? Я старый человек и желаю спокойствия. То, что вы в прошлом году резко оборвали переписку, выбило меня из колеи, я даже на недельку слег. Но чтобы из-за этого нанимать пинкертонов и устраивать слежку — я не тот человек!

— Предположим. А кому вы рассказывали о предстоящей покупке гримуара?

— Да я ни с кем о гримуаре не говорил! — возмутился Павел Семенович. — Крутом столько конкурентов, охотящихся на ценную вещь! Я что — сам себе враг? Друзья-коллекционеры только и думают, как бы обойти и выхватить ценный артефакт, когда он у тебя почти в кармане. От меня никто о нем не мог узнать! Вы сами, молодой человек, ведете себя неосторожно — разгуливаете по городу с ценной рукописью в рюкзачке. Может, перед девушками хвастались… А в чем, собственно, дело?

— Ни в чем! У меня вопросов больше нет. Я уйду первым, а вы не спешите. Благодарю за угощение и беседу. — Даниил, спрятав гримуар в рюкзачок, встал из-за стола. «Может, антиквар и прав: Кирилл и Марк могли рассказать о нем своим знакомым девицам, а те дальше…»

— О продаже манускрипта подумайте — все равно он вам ни к чему. Так — хвастовство, позерство, а деньги, большие деньги — это значительно лучше, — вдогонку сказал Павел Семенович.

* * *

Вовка Чистюхин по прозвищу Чмырь, получив посылку, содержимое которой было проверено дотошными контролерами-надзирателями, задумался. Фамилия отправителя, его инициалы были ему неизвестны и ничего не говорили, а вот короткая записка «Привет от Кирилла!» навевала невеселые мысли. Кириллом звали того парня, которого он сдуру зарезал в подземном переходе, и вполне вероятно, что посылку прислали близкие убиенного. Добра в таких случаях не жди, скорее всего, ему решили отомстить — прислали отравленные продукты. Где именно может быть яд, Чмырь не стал гадать, а, придя в барак, кинул клич: «Налетай, братва, на весточку с воли!», а сам ни к чему не притронулся, ожидая с минуты на минуту увидеть действие отравы — задыхающегося, бьющегося в судорогах человека.

Содержимое посылки мгновенно и жадно размели заключенные и тут же прикончили, но ни с кем ничего не произошло. Однако Чмырь был уверен: добром это не может закончиться, а отправители-отравители, чтобы отвести от себя подозрение, использовали яд замедленного действия. Поэтому ему оставалось только гадать, кого из сокамерников он в скором времени лишится. Было бы здорово, если бы им оказался Амбал, бывший спортсмен из Мелитополя, — уж слишком часто тот становился у него на пути, задирал нос, но с ним лучше не связываться — слишком здоровый и умеет махать руками-ногами.

После вечерней переклички Чмырь пару раз сыграл в очко, но ему не повезло, и деньги быстро закончились, а в долг с ним не захотели играть, да он и сам опасался становиться должником. Это на воле можно делать долги и не платить, а здесь можешь быстро оказаться «чертом» — перейти в касту презираемых наравне с «петухами», живущими под нарами. В «черти» попадали запутавшиеся карточные должники, не отвечающие «за базар» «мужики», пойманная на воровстве среди лагерной братвы шпана и прочий сброд. А Чмырь имел солидную статью, внушающую здесь уважение, и должен был заботиться об укреплении своего авторитета, чтобы за отведенный ему длительный срок заключения подняться по ступенькам лагерной иерархии.

К удивлению однобарачников, он отказался от чифиря, заваренного из присланного ему чая, но те слишком настаивать не стали — чифиря никогда не бывает много. Чмырь долго ворочался на жестких нарах, пока не заснул.

Проснулся от лучей солнца, жгущих сквозь одежду. Удивленно открыл глаза: откуда солнце ночью и почему он одет? В следующее мгновение вскочил на ноги — куда ни посмотришь, всюду один песок — горы песка, залитые ярким испепеляющим солнцем. Сомнений не было — это пустыня и он здесь один. Как он сюда попал, за многие тысячи километров от «зоны», казавшейся ему сейчас благодатным раем? Несмотря на плохое знание географии, Чмырь был уверен, что такой пустыни в Украине нет, выходит, что оказался вообще у черта на куличках, — но где? И почему здесь никого нет? Может, это сон?

Ущипнул себя — больно. Солнце напекло голову, и он соорудил из лагерной куртки нечто вроде тюрбана.

«Что делать? Идти, не зная куда? Остаться на месте без всякой надежды на помощь?» Последний вариант был сомнительным, и Чмырь решил идти. Но куда? Где ближайшее жилье?

В итоге решил идти так, чтобы всегда высоко стоящее солнце было за спиной. «Пожалуй, уже перевалило за полдень», — предположил он. Идти было трудно, песок вскоре набился в ботинки, и он натер ноги. Снять ботинки и идти без них по раскаленному песку было невозможно — это то же самое, что идти по горящим углям.

За несколько часов пути безжалостное солнце высушило тело, Чмырю безумно хотелось пить, а вокруг, куда ни глянь, был один песок, до самого горизонта. Почувствовав, что совсем выбился из сил, не зная, идет к жилью или, наоборот, удаляется от него, Чмырь рухнул на песок. Посмотрел на небо — проклятое солнце застыло на одном месте, словно приклеенное. Жара, жажда — от этого у него помутилось в голове. Он набрал горсть песка, пустил его тонкой струйкой и, вообразив, что это вода, припал к ней ртом. Иссохшее нёбо обожгло болью, он закашлялся до рвоты, задыхаясь, сплевывал песок, а перед глазами плыли багровые круги. Лежать на песке было невозможно — это было как в духовке: огонь жег со всех сторон.

Чмырь решил выкопать яму, спастись в ней от испепеляющего дневного зноя, как-то продержаться до вечера. Он выгребал песок руками, а тот ссыпался обратно в ямку, не давая ее достаточно углубить. Устав бороться с песком, он вновь побрел, шатаясь, падая, но что-то заставляло его снова подниматься и идти все дальше. А солнце насмехалось над ним, продолжая стоять на одном месте, высоко в небе, не изъявляя ни малейшего желания уйти с небосвода. Неужели здесь время остановилось или солнце намертво прибили гвоздями к небу?! Фантастичность предположений ничего не меняла в его положении.

«Это все, конец — никуда не пойду, лучше смерть», — решил он, устав бороться с жарой, песком и собственной беспомощностью. Неожиданно он увидел недалеко от себя сидящую на корточках фигуру в бесформенной темной одежде, с наброшенным на голову капюшоном.

— Спасите! — прохрипел он.

— Ты, молодой и здоровый, просишь помощи у меня, немощной старухи? — прошамкала в ответ фигура, капюшон немного приподнялся, и он мельком увидел покрытое морщинами, иссушенное, как у мумии, лицо и редкие седые космы.