Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я так хочу сказать «да». Если бы все было так просто.
– Я не могу, – говорю я, положив руку на его грудь. – Ты же знаешь.
– Если дело в Тео, мы можем найти безопасное место для него, пока все не закончится, – отвечает он, накрыв ладонью мою руку, его пальцы переплетаются с моими. – Тогда мы сможем растить его как своего.
– Я знаю, но это еще не все. Астрид рискнула всем ради нас. Я не могу оставить ее одну теперь. – Раньше Астрид справилась бы, но теперь она не может сама о себе позаботиться. У нее нет никого, кроме нас.
– Я знал, что ты так скажешь. – Его лицо приобретает решительное выражение. – Однако я должен сделать это. Я больше не могу вернуться домой.
– Когда ты уезжаешь? – спрашиваю я.
– Сегодня. Если я выдвинусь после наступления темноты в сторону гор, к рассвету я должен буду найти лагерь маки. – Он делает паузу. – Как было бы хорошо, если бы ты пошла со мной.
– Знаю. – Но я не могу, поэтому нам придется прощаться. Я обнимаю его еще крепче. Мы стоим вместе, вплотную друг к другу, желая, чтобы этот момент продлился хоть чуть-чуть подольше. Я немного отодвигаюсь, бросая взгляд на палатку. – Мне надо идти. Астрид ждет меня. – Он кивает. – Я так беспокоюсь за нее, – признаюсь я. – Она потеряла ребенка, а потом Петра.
– Мне жаль, что я ничего не смог сделать для нее, – добавляет он виновато, понижая голос.
– Ты не должен винить себя. Я тебя не виню.
– На самом деле это вторая причина, по которой я приехал.
– Не понимаю… – говорю я. Какие еще могут быть причины?
– Я должен был сказать сразу, но я был так счастлив тебя видеть. – Он опускает руку в карман и достает конверт. – Письмо, пришло в наш город.
Он протягивает письмо мне, и я думаю о самом худшем, ведь новости пришли издалека. Что-то случилось с моей семьей?
Но когда тянусь, чтобы взять его, он отводит руку назад.
– Оно не для тебя.
Я все равно забираю его, увидев берлинскую марку на конверте, и у меня перехватывает дыхание.
Письмо адресовано Астрид.
Двенадцать метров. Вот оно, расстояние между жизнью и смертью, тонкая грань.
Я вернулась на арену, как и обещала, специально для Ноа притворилась, что репетирую, летая так, как будто ничего не изменилось. Однако Ноа вышла из шатра, оставив меня в одиночестве, поэтому я вернулась обратно на площадку. Когда-то полет в воздухе значил для меня что-то. Теперь каждое движение – точно ножом по сердцу. Пространство над ареной, похожее на пещеру, было мне домом, а теперь мне невыносимо здесь находиться.
Я смотрю вниз, стоя на краю площадки, как на краю обрыва, всматриваясь в сетку под собой как в бездну. Я уже пыталась убить себя, когда Эрих сказал мне уходить. Он ушел из квартиры, предоставив мне время собраться и уехать: возможно, он не хотел смотреть на то, как я собираюсь, а может, хотел избежать истерик, которые он считал проявлением вульгарности. Я подбежала к серванту, схватила баночку с таблетками и водку, импульсивно глотая как можно больше того и другого. Я представляла, как он найдет мое тело и будет рыдать от осознания того, что он натворил. Но через несколько минут я поняла, что он не придет. Он уже вычеркнул меня из своей жизни. Тут же пожалев о том, что я сделала, я вызвала рвоту и выплюнула массу, которая уже частично переварилась. Я поклялась, что никогда не буду жить только ради мужчины. Но эта потеря больше той – теперь я потеряла все.
Отгоняя от себя воспоминание, я прыгаю и снова пытаюсь взлететь. Но здесь для меня ничего больше нет. «Прыгни, отпусти все это», – ритмично пульсирует в голове мысль с каждым моим движением. Я не могу больше это терпеть и снова приземляюсь на площадку. Мои ноги дрожат, когда я смотрю вниз. С часовщиком было так же? Я вижу его, повисшего на веревках, шея сломана, рот раскрыт, конечности неподвижны. Я могу спрыгнуть, закончить все наверняка, как сделал Мец. Если я умру здесь, это произойдет на моих условиях, а не от чьей-то руки. Я вытягиваю ногу над краем площадки, проверяя…
– Астрид? – зовет меня Ноа, стоя у входа. Застигнутая врасплох, я пошатнулась и схватилась за лестницу, чтобы вернуть себе равновесие. Я была так погружена в свои мысли, что не заметила, как она вернулась. У нее обеспокоенное выражение лица. Она увидела, что я намеревалась сделать? Или догадалась?
Но, кажется, она не заметила моих намерений. Она подзывает меня, с печалью глядя на то, как я спускаюсь вниз по лестнице.
– Что случилось? – Мне становится все больше не по себе. – Скажи мне.
Она протягивает мне конверт.
– Тебе пришло письмо.
Я замираю. Письма – это всегда плохие новости. Трясущимися руками я беру конверт, готовясь к тому, что это новости о Петре. Однако марки на конверте означают, что письмо пришло из Дармштадта. Я держу его на расстоянии вытянутой руки, как будто содержимое может быть опасным. Я хочу остановить время, защитить себя от того, что написано внутри.
Но у меня всегда плохо получалось убегать от правды. Я вскрываю печать. Внутри еще один конверт, адресованный мне, не на адрес цирка Нойхоффа, но на адрес дома моей семьи. В Берлине. Угловатый почерк Эриха как рука, протянутая ко мне через толщу времени. «Ингрид Клемт», – написал он, используя мою девичью фамилию. Не свою. Столько времени прошло, а это все равно меня задевает. Человек, который перенаправил письмо, вычеркнул имя и добавил мое сценическое имя, Астрид Сорелл. Конверт выпадает у меня из рук. Ноа быстро поднимает его и передает мне обратно. Что Эриху нужно от меня?
– Хочешь, я открою его вместо тебя? – мягко спрашивает Ноа.
Я качаю головой.
– Я могу сделать это сама.
Разрываю конверт, он покрыт пятнами и сильно потрепан. Из него выпадает записка. Мои глаза наполняются слезами, когда я поднимаю ее и вижу знакомый почерк, не принадлежащий Эриху.
Дорогая Ингрид,
Молюсь, чтобы это письмо дошло до тебя и нашло в добром здравии и безопасности. Я сбежал в Монте-Карло перед тем, как ввели войска, у меня не было времени писать. Но теперь я добрался до Флориды и нашел работу на фестивале.
– Что там? – спрашивает Ноа.
– Жюль.
Мой младший брат, самый слабый и безнадежный, каким-то образом смог выжить. Видимо, он отправил письмо мне в Берлин, а Эрих переслал его.
– Я думала, их всех…
– И я тоже.
Мое сердце начинает биться быстрей. Жюль жив. Он в Америке.
– Но как? – спрашивает Ноа.
– Я не знаю, – отвечаю я, мне тяжело даже на свои вопросы ответить. – Жюль управлял цирком на юге Франции, когда началась война. Ему каким-то образом удалось улизнуть. – Молча продолжаю читать.