Собравшиеся продолжали терпеливо ждать. Их напряженное внимание действовало на меня изнуряюще. «До чего же нелепо это гадание на ребенка!» — думала я, в то же время прекрасно понимая, что, стоит мне высказать эту мысль вслух, как моего сына отберут у меня насовсем.

Вот Тун Чжи чуть не упал со стола. Евнухи подхватили его на лету и опять посадили на середину. У меня в голове возникла картина: охотники выпустили на волю оленя только для того, чтобы расстрелять его из своих луков. Логика их действий такова: если олень недостаточно силен, чтобы убежать, он заслуживает смерти.

Император Сянь Фэн пообещал, что если Тун Чжи «хорошо себя покажет», то я буду вознаграждена. Но как я могла в реальности повлиять на его выбор? Чем больше я читала развернутый над столом свиток, тем страшнее мне становилось.

«...Если принц возьмет в руки императорскую печать, то он станет императором, одаренным всеми небесными доблестями. Если он возьмет кисточку для письма, золото, серебро или меч, то его правление будет отмечено рассудительностью и твердостью. Но если он возьмет цветок, серьгу или заколку, то из нею вырастет искатель наслаждений. Если он выберет винную бутылку, то станет пьяницей; если игральные кости — то игроком который проиграет династию...»

Тун Чжи между тем внимательно «изучал» все предметы на подносе, но пока не прикасался ни к одному из них. В зале стояла такая тишина, что было слышно журчание ручьев за окном. Я обливалась потом, воротник на платье казался мне слишком тугим

Тун Чжи засунул палец в рот. «Он хочет есть!» — пришло мне в голову. Шансы за то, что он выберет каменную печать, таяли с каждой минутой.

Ребенок снова начал ползать. На этот раз он решил удрать со стола более решительно. Евнухи схватились за края стола, чтобы не дать ему ускользнуть.

Император Сянь Фэн уронил голову на руки, словно она показалась ему слишком тяжелой. Он тер руками то один висок, то другой.

Тун Чжи снова подполз к подносу. Взгляд его остановился на розовом пионе. Он улыбнулся, вытащил палец изо рта и потянулся рукой к цветку.

Я закрыла глаза и услышала вздох императора Сянь Фэна . Что он сейчас чувствует? Разочарование? Тоску?

Когда я снова открыла глаза, Тун Чжи передумал брать цветок.

Может быть, он вспомнил, как я наказывала его, когда он дома тянулся к цветку? Мысленно ненавидя саму себя, я его тогда хорошенько отшлепала по попке.

Вот мой сын приподнял свой крошечный подбородок и оглянулся кругом. Кого он ищет? Может быть, меня? Забыв обо всем на свете, я прошла сквозь толпу и встала напротив стола. Я улыбнулась и глазами нарисовала дугу от носа Тун Чжи к императорской печати. Маленький трюк сработал. Решительным движением ребенок схватился за печать.

Толпа разразилась аплодисментами.

— Поздравляем вас, Ваше Величество! — слышала я со всех сторон.

Плача от счастья, Ань Дэхай выбежал во двор. В небо взмыли фейерверки и ракеты. Взрываясь, они выбрасывали в небо тысячи бумажных цветов

Император Сянь Фэн вскочил со своего трона и провозгласил:

— Согласно историческим хроникам, со дня основания династии Цин в 1644 году императорскую печать выбрали только два принца. И оба стали самыми могущественными китайскими императорами. Их имена Кан Си и Чен Лун! Кажется, мой сын Тун Чжи станет в их ряду третьим!

На следующий день после церемонии я долго молилась перед храмовым алтарем. Несмотря на болезнь и упадок духа, я чувствовала, что должна отблагодарить богов, которые так мне помогли. Чтобы выразить мою признательность, я сделала им щедрые пожертвования. Ань Дэхай внес в храм живую рыбу на золотом блюде, обвязанную красной лентой. Ее надо было потом отпустить на свободу живой, поэтому я спешила и пролила на каменный пол красное вино.

Ань Дэхай с такой почтительностью внес в мой паланкин рыбу, словно она была человеком. Я выпустила ее в озеро, и она на прощание вильнула мне хвостом

Чтобы обезопасить будущее моего сына еще сильнее и собрать побольше благословений от всех богов, Ань Дэхай раздобыл где-то десять клеток с красивыми птицами, которых я тоже выпустила на волю, проявив тем самым милосердие от имени Тун Чжи.

Когда я вернулась во дворец, меня ожидали хорошие новости. Состоялась помолвка Ронг и принца Чунь. Мать чувствовала себя на седьмом небе от счастья.

По мнению императора Сянь Фэна, его брат не отличался ни талантами, ни амбициями. Во время знакомства сам принц представил себя своей невесте как «горячего последователя конфуцианского учения», что значило его желание вести жизнь свободного мыслителя и при этом наслаждаться всеми благами своего высокого положения. Он свято верил, что «если в чашку налить слишком много воды, то она расплещется» и что «если на голову нацепить слишком много украшений, то все они будут выглядеть пошлой дешевкой».

В то время никто из нас еще не понимал, что вся риторика принца служила только ширмой для прикрытия дурных черт характера. Очень скоро обнаружилось, что его «простота» и «добровольное духовное отшельничество» являются не чем иным, как обычной ленью.

Я снова и снова предупреждала Ронг, чтобы она не питала иллюзий относительно императорского брака.

— Посмотри на меня, — говорила я. — Здоровье Его Величества непоправимо подорвано, и в перспективе мне следует готовить себя к роли императорской вдовы.

И в своем беспокойстве об императорском здоровье я не была одинока. Нюгуру волновалась по этому поводу не меньше моего. Во время последнего ее визита ко мне мы впервые почувствовали друг к другу настоящие дружеские чувства. Нас сблизил страх в скором времени потерять Сянь Фэна. Кроме того, Нюгуру уже начала свыкаться с мыслью, что я ей почти ровня. Она постепенно избавлялась от чувства превосходства и в разговоре очень часто обращалась ко мне запросто, как к своей ближайшей родственнице, без соблюдения всех громоздких церемоний. Из истории мы обе хорошо помнили, какая участь ожидает императорских жен и наложниц в случае смерти их господина. И понимали, что рассчитывать можем только друг на друга.

Кроме того, у меня были свои причины искать в лице Нюгуру союзницу. Я знала, что, в случае чего, судьба моего сына окажется в руках таких амбициозных государственных чиновников, как главный советник Су Шунь, который пользовался полным доверием императора. Вся страна знала, что Су Шунь боится только одного человека на свете — принца Гуна.

Во время болезни Его Величества Су Шунь вершил государственные дела и проводил аудиенции от имени императора. Причем чем дальше, тем его действия становились все более независимыми. Его власть меня очень беспокоила, потому что я считала его коварным интриганом. Приходя к императору, он старался обсуждать с ним государственные дела как можно реже. Отговариваясь заботой о его здоровье, он изолировал Сянь Фэна от принятия решений и укреплял свою собственную власть. По мнению принца Чуня, Су Шунь годами выстраивал базис своей собственной власти путем назначения друзей и знакомых на важные государственные посты.