соблюдать баланс между документом и читательским интересом.

Вот мой персонаж — случай особый. Это очень трудно, потому что он всю жизнь всех путал и придумывал свою биографию наново.

Но ещё труднее это из-за того, что в самом случае приходится писать сразу несколько биографий разных людей. Тек кто в близком круге и тех, кто был случайно знаком с персонажем.

Я сейчас по делу читаю множество мемуаров.

Я и раньше читал их много, потому что работал в газете, занимавшейся рецензиями. Всяк хотел рецензировать какого-нибудь Памука, или, на худой конец, Пелевина. Я же был покладистый, и писал про всё то, от чего отказывались коллеги — про детскую литературу, про справочники и, разумеется, мемуары.

Но после того, как я написал сам пару биографий, то понял, насколько это полезно. Вообще, всякий человек должен написать чью-нибудь биографию. Можно родственников, но лучше какого-нибудь упыря типа Наполеона.

И, написав эту биографию, ты понимаешь цену поступков и тщетность человеческих амбиций.

Всё просеивается через время.

Люди проживают свою жизнь начисто, и большая часть того, что их волновало, оказывается неважным — это великое свойство времени.

От человека остаётся вовсе не то, на что он рассчитывал.

Иногда от человека остаётся даже не портрет, а ухо. Или часть щеки с бородавками.

Это очень полезно понимать — что никто не придёт на твою выставку «20 лет работы». И бестолку кричать, что ты талантлив, умен, смел… Что если бы ты жил нормально, то из тебя мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский… Я зарапортовался! Я с ума схожу! Ну и далее в том же духе.

Мир очень мудр, и, одновременно, жесток.

— Обязательно написать (биографию)? Или иначе всю эту кропотливую работу вряд ли станешь делать и так ничего и не поймешь?

— Когда ты описываешь чужую жизнь, ты отжимаешь из неё воду дней, всё то, что заботит меня и вас. Оказывается, что квартирный вопрос, простуды, большая часть влюблённостей, обиды — всё это не интересно. У меня есть один рассказ, где герои говорят: «Тут дело не в этом, — сказал просто успешный человек Леонид Александрович. — Ну вот попадаешь ты в прошлое, раззудись плечо, размахнись рука, разбил ты горячий камень на горе, начал жизнь сначала. И что ты видишь? Ровно ничего — есть такой старый анекдот про то, как один человек умер и предстал перед Господом. Он понимает, что теперь можно всё, и поэтому просит:

— Господи, — говорит он, — будь милостив, открой мне, в чем был смысл и суть моей жизни?

Тот вздыхает и говорит:

— Помнишь ли ты, как двадцать лет назад тебя отправили в командировку в Ижевск?

Человек помнит такое с трудом, но на всякий случай кивает.

— А помнишь, с кем ехал?

Тот с трудом вспоминает каких-то двоих в купе, с кем он пил, а потом отправился в вагон-ресторан.

— Очень хорошо, что ты помнишь, — говорит Господь и продолжает:

— А помнишь ли ты, как к вам женщина за столик подсела?

Человек неуверенно кивает, и действительно, ему кажется, что так оно и было.

— А помнишь, она соль попросила тебя передать…

— Ну и?

— Ну и вот!

Никто не засмеялся.

— Знаешь, это довольно страшная история, — заметил я.

— Я был в Ижевске, — перебил Сидоров. — Три раза. В вагоне-ресторане шесть раз был, значит. Точно кому-то соль передал.

Ясно, что не проблема, не то что соль что кому то там не передали. Беда-то в том, что всю правду про соль мы всегда узнаём только когда голышом стоим перед какими-то позолоченными воротами».

Так вот, попытка написания чьей-то биографии (вне зависимости от таланта автора и успеха предприятия в целом) — это поиски тех моментов, когда человек передавал соль. И это тот опыт, что тебе показывает: соль передают очень редко.

Извините, если кого обидел.

06 марта 2013

История про то, что два раза не вставать (2013-03-06)

Я тут написал заметку про вашего мальчика, то есть, фиксировал некоторые свои соображения о смерти.

А потом я сообразил, что всё куда сложнее.

В последнее время мир увидел несколько смертей тиранов, и я понял, что общество не умеет тиранов убивать.

Суматошный и какой-то испуганный расстрел Чаушеску, причём вместе с женой, не прибавил красоты румынской революции.

Хуссейн — не подарок, однако не сказать, что его убили безупречно.

А уж у Мухомора, как называл его мой приятель, работавший в Ливии, и вовсе была смерть как у Грибоедова.

Что-то неладно с общественной оценкой, то есть не с оценкой общества, а именно с какой-то эстетикой, которая видна только если смотреть на общество со стороны.

Тут сказать, что человек превращается в зверя, значит сказать мало. Он превращается в стадную обезьяну, впрочем, это не только в случае чужой смерти.

И, чтобы два раза не вставать, скажу вот что: пора, наверное, вплотную заняться Карлсонами — куда мне без них. Трепещите, любители ката, разбегайтесь. Не говорите, что я вас не предупредил.

Извините, если кого обидел.

06 марта 2013

История про то, что два раза не вставать (2013-03-07)

А вот, кстати, вопрос (в последний рабочий день нужно спросить что-то, что не имеет отношения к празднику и женщинам. Это сложно, но я сумел).

Вопрос относится к области военной истории.

Существует известное мнение о том, что в Российской Империи не было никакой дискриминации по национальности, а была лишь дискриминация по вере. Ну, это хоть и правда отчасти, но не совсем так.

Судьба выкрестов в этом смысле довольно показательна.

Понятно, что выкресту было довольно сложно стать священником.

Но армейская каста тоже смыкала ряды. Вот Кирилл Александров нам пишет: «К 1913 году евреи-новобранцы и евреи — нижние чины иудейского вероисповедания не допускались в гвардию, на флот, в интендантство, конвойные команды и стражу, крепостную артиллерию, военно-учебные заведения, а также к экзамену на чин прапорщика запаса». («Звезда», № 12, 2009). Особая военная каста — флот не пропускал к себе выкрестов, а с 1910 года им не давали армейского офицерского чина.

Более того, с 1912 года этот запрет коснулся и потомков выкрестов — вплоть до внуков.

Но какой именно документ определял недопущение крещёных евреев и их детей в офицерский чин в 1910–1912, фактически заменяя принцип религиозной дискриминации принципом дискриминации по национальному признаку — пока непонятно.

Вот мой любимый герой Виктор Шкловский был сыном выкреста, сыном человека, принявшего государственную веру. В "Сентиментальном путешествии", лучшей мемуарной