Ход сузился до размеров барсучей норы, и Луне приходилось ползти, обдирая локти и коленки, извиваться ужом, отчаянно дергая всем телом, чтобы не застрять. Теперь он понял, что имел в виду драгон, когда говорил, что никто другой не сможет пройти подземными путями. В подземелье было холодно, сыро и вскоре стало трудно дышать. «Чего ж глубже-то будет?», — с ужасом подумал Луня: — «Задохнусь, как суслик в норе, и поминай, как звали!».

Но вот узкий лаз начал расширяться, раздался вширь, и вскоре Луня уже мог выпрямится во весь рост — теснины кончились. Стало легче дышать. Вокруг стоял непроницаемый мрак, и Луня решил запалить факелок — чтобы не поломать ноги, поспевая за костяным поводырем.

С треском заполыхало смоленое дерево, тьма враз отступило, и Луня увидел, что он в большой, просторной, вытянутой пещере. Дальних переделов ее не было видно, но костяной бегунок уверенно скакал впереди, ведя человека за собой через всю подземную каменную горницу. Неожиданно где-то сбоку зашипело. Луня, задрожав, потянул из ножен меч — сад с луком он оставил наверху, ровно как и берский топорик — чем меньше тащишь, тем сподручнее.

Шипение повторилось — уже ближе. «Мать честная, что ж там за тварь злобствует?», — в отчаянии подумал Луня, левой рукой вздымая почти погасший факел, а правой выставив в сторону приближающейся опасности меч.

И тут из тьмы выплыло, колыхаясь, такое чудовище, что у Луни даже дыхание перехватило от страха! Огромное, похожее на кожистый мешок тело, покрытое слизью, широкая пасть, шеи нет вовсе, маленькие, подслеповатые глазки злобно глядят на человека прямо с пуза, а здоровенные плоские лапищи опираются на мокрые камни, готовые в миг распрямиться и бросить пасть-живот на замершую жертву.

— Уйди, погань! — на заячей ноте заверещал Луня, размахивая мечом и тыча в сторону чудища факелом. Но тому было мало горя от истошных воплей человека — еда, теплокровая, трепещущая от ужаса и вопящая еда была перед исполинской подземной жабой, и она прыгнула, разевая огромную пасть и готовясь разом заглотить добычу.

Луня шарахнулся в сторону, взмахнул мечом, но не попал, споткнулся и кубарем покатился по скользким камням, больно ушибая ноги-руки. Жаба, промахнувшись, уже готовилась ко второму прыжку, и был бы он для Луни последним, не попадись ему под руки оберег Яра, что дал ученику Шык.

— Яр, светлоокое светило, помоги! — взмолился Луня, поднимая каменный кружок и загораживаясь им от чудовища. И в тот же миг из Ярова зрака, что был вделан в центр камня, ударил тонкий, ослепительно яркий луч! Словно мечом, вспорол он надутый живот жабы, рассек пасть и утопленную в плечи голову. Рассек — и погас, сделав свое дело, и Луня остался сидеть в полной темноте, ослепленный и еще не верящий в свое чудесное избавление, а рядом, на камнях, слабо подрегиваясь, лежали две половины рассеченного чудовища и груда отвратительно воняющих внутренностей…

Не скоро ученик волхва нашел в себе силы вновь продолжить путь. Костяной человечек, все это время послушно дожидавшийся Луню, вновь заскакал по камням, и вновь поплыли во мраке на встречу молодому роду спины мокрых и холодных камней, сосульки, диковенные натеки и каменные наросты.

За жабьей пещерой снова был извилистый ход, а за ним — вновь пещера, еще больше первой, но теперь Луня шел, воздев руку с оберегом Яра, и гневный зрак светлоликого бога хранил путника от ужасов подземного мира.

Луня не знал, сколько он уже прошел по темным каменным норам и мрачным пещерам. Дорога, которой его вел костяной проводник, все время вела вниз, так, что каждая пещера была ниже предыдущей. Часто Луня видел, а вернее угадывал своим обострившимся чутьем, какие-то боковые ходы, другие пещеры, отнорки и лазы, и если бы не его светящийся поводырь, давно бы уже заблудился в этом покрытом мраком лабиринте, и попал бы в конце концов на обед одной из гигантских жаб, или какой другой твари, коих тут наверняка было немало…

Порядком устав, не столько от ходьбы и лазания, сколько от напряжения и давящего со всех сторон мрака, Луня решил передохнуть, и сел на камень у входа в очередной ведущий вниз ход, но костяной человечек не дал сидеть подбежав к Луне, он замахал отростками, словно говоря: «Пошли! Нельзя тут сидеть, разве не видишь? Пошли скорее!». Луне ничего не оставалось делать, как встать и идти…

Вскоре стало заметно теплее. С камней исчезла осклизлая плесень, перестало капать с верху, бежать по стенам, а потом вода и вовсе вся высохла — воздух, до того напитанный ею, теперь стал больше походить на пустынный — жаркий и каленый, словно у кузнечного горна.

Луня увидел впереди отблески огня и замер — ему почудились голоса, не человеческие, но и не звериные. «Невеличники!», — догадался он: «Шык говорил — тут беды не жди, но мало ли что у этих недоростков на уме! Надо бы поостеречься!».

Однако остеречься не вышло — Костяшка, как про себя прозвал проводника Луня, упрямо скакал прямо на свет и голоса, и ученику волхва пришлось идти за ним.

Каменный ход вильнул раз, другой, и вывел Луню в огромную пещеру, освещенную тысячами огней! Пожалуй, тут могло бы разместиться все городище Влеса, а по высоте — Ведовская Звездная Башня! «Вот это диво — под землей тоже земля есть!», — подумал Луня, и поправил сам себя: «В смысле — жить можно, как и мы наверху живем!».

Повсюду в пещере виднелись жилища невеличников — сложенные из камней хижины, вырубленные в камне ниши, литейни и кузни. Всюду горели в каменных чашах огни, отбрасывая багряные отблески на своды и стены пещеры, и стоял несмолкаемый гул, в котором Луня различал и звуки молота, и удары металла о камень, и голоса хозяев пещеры.

Сами невеличники, снующие меж своих жилищ и мастерских, поначалу не обратили на Луню никакого внимания — слишком уж небывалой небывальщиной для них было являение в их владениях человека сверху. Но вот один, второй, третий, заметив Луню, пораженно замирали, открыв рот, потом кто-то из недомерков догадался заорать, и вскоре вокруг Луни собралась большая толпа подземных жителей.

Невеличники мало походили на людей — по пояс Луни ростом, обросшие сивым волосом, с острыми волосатыми ушами и кошачьими глазами без белков, кривоногие, одетые в кожаные фартуки, они больше всего напоминали сильно закопченных домовых или дворовых — бадана, бадняка, овинника, а скорее всего им родней и приходились.

Из толпы невеличников вышел седой, как лунь, сгобленный старец с громадным камненным молотом вместо клюки. «Ох, и здоров же дедок, если такую штуку заместо клюшки таскает!», — пораженно подумал Луня, разглядывая старого невеличника. Страха род не испытывал — хотели бы убить, давно бы уже убили. А так — разговоры разговариваться будут, это понятно. Костяшку бы только не затоптали, да нет, вот он, у ноги жмется…

Луня нагнулся и подхватил костяного человечка, посадил на плечо и обратился к седому:

— Здраве будь, дедушко! С поклоном к тебе и сородичам твоим! Дозволь пройти через земли твои по делам зело спешным. Заплатить тебе мне нечем, пусти так, будь добр!

Старец внимательно поглядел на Луню своими немигающими желтыми глазами, чудно повел мохнатыми ушами и проскрипел, неожиданно по-родски: