Тем не менее, я только об этом и думаю. Я свертываюсь в клубочек в постели и прошу его поговорить со мной, чтобы даже на таком расстоянии почувствовать, что мы вместе.

— Говори со мной. Я так по тебе скучаю. Расскажи мне, какой у тебя номер?

— Номер? Довольно симпатичный. Более старомодный, чем в «Арлингтоне». Здесь, к примеру, есть такая огромная старая ванна на лапах, размерами примерно с велодром. Знаешь, чем мне всегда хотелось заняться в такой ванне? Я тебе скажу: заказать в номер, даже не знаю… штук пятьдесят пирожных с банановым кремом. Полагаю, пятидесяти хватит, как ты думаешь?

— Ну, — отвечаю я, — все зависит от обстоятельств. — И я поглубже зарываюсь в одеяло, прижимая трубку к щеке. — От того, что ты собираешься делать с пятидесятью пирожными с банановым кремом в большой старой ванне.

— Не знаю. Ты мне сама скажи.

— Ну, возможно — учти, это всего лишь идея — тебе захочется залезть в эту ванну вместе со мной и этими пирожными и… не знаю… и слизать с меня крем, дюйм за дюймом?

— Господи, женщина! Ну, у тебя и язычок.

— Я как-то больше о твоем язычке думала…

— Вот как? И о чем ты конкретно думала?

— Брось, я полагала, это твоя фантазия. Залезть в ванну со всеми этими пирожными с кокосовым кремом.

— С банановым кремом, сказал я! Будь внимательнее. Сначала я заказываю, ну, не знаю — пятьдесят пирожных с банановым кремом. Пятидесяти, я думаю, хватит, как ты считаешь?

— Подожди-ка, а я когда появляюсь?

— Не знаю, солнышко, главное, чтобы ты появилась.

— Господи, Карл, кончай эти глупости. Когда ты будешь дома?

— Я же сказал — как только смогу. Как только смогу передвигаться с такой эрекцией. Как только рассеется этот проклятый туман!

Внезапно я снова ощущаю тревогу, меня пробирает дрожь. Как будто я — в ванне в гостинице, одна, голая и замерзшая в туманную ночь в Галифаксе, под холодной горой желеобразной кремовой начинки.

— Послушай, насчет этого бедолаги папаши, которого ты призвал к ответу. Почему он не может нести ответственность за своих детей и неразбериху, которую устроил?

— Да я толком не знаю. Солнышко, зачем тебе это?

Я тоже толком не знаю. Как это ни глупо, но меня вдруг охватывает нелепое желание — рассказать Карлу про фургон, который я видела у ресторана, и про человека за рулем, которого приняла за него.

— Карл, — говорю я, все еще борясь я этим порывом, — ты в самом деле… скучаешь без меня в Галифаксе?

Я почти слышу, какое раздражение вызывает у него мой вопрос.

— Что это за вопрос?

Один из тех, за который я бы охотно дала себе пинка под зад. Но в данный момент никакая тема не кажется мне безопасной, так что я вполне могу нырять дальше.

— Слушай, у меня есть идея. Когда ты вернешься…

— У меня тоже. Ты же не думаешь, что я шутил насчет этих пирожных?

— Дополнительная идея. Я… слушай, не пора ли мне познакомиться с твоими детьми?

Слышно, как Карл резко втянул в себя воздух.

— Прости, не понял?

Однако я с уверенностью могу сказать, что он прекрасно услышал меня с первого раза.

— С твоими детьми. Они много для тебя значат, и тем не менее… Я ведь их даже не узнаю, если встречу на улице.

— Послушай, — говорит он очень осторожно, — не знаю, что ты там задумала, но подожди, когда я вернусь. Тогда и обсудим.

Разумеется, он прав. К тому же я не лучше его представляю, что же я такое задумала. Или почему — именно сегодня…

— Когда ты вернешься. Когда бы это ни случилось.

— Я ведь уже сказал, когда туман рассеется, и…

— Господи, только не повторяй все с начала!

— Ладно, не будем. Думаю, нам пора закругляться. Я, пожалуй, совершу ночной заплыв в бассейне гостиницы.

— В вашей старой гостинице есть бассейн? И он открыт в такое время?

— Представь себе. И вообще, кроме этих ванн на когтистых лапах, здесь все довольно современное.

— Замечательно. Если бы я не была уверена в тебе, я бы решила, что ты придумал всю эту гостиницу в Галифаксе и обставил ее на свой вкус.

— Разумеется. Если бы я придумывал гостиницу, я бы поместил ее на Ривьере в лучший сезон и не вспоминал бы про дождь и туманный горн.

Я подумала, что тут он прав.

— И ты собираешься плавать среди ночи?

— Недолго. Несколько раз, быстренько, взад-вперед.

В полном одиночестве.

Пока он это говорит, я представляю себе его гибкое, стремительное тело, разрезающее голубую воду. Я представляю себе, как он ныряет и ныряет, скрываясь под водой, куда не доходит мой голос. И куда не доходят голоса других людей, зовущих его с края бассейна. Я вижу, как он становится все меньше и меньше, удаляясь все дальше и дальше, как точка на экране, как маленький пушистый комочек… как Мерфи в тот день, в парке, когда он помелькал на горизонте и исчез.

— Карл… — Я пытаюсь сдержать панику, не дать ей прорваться к телефонным проводам, соединяющим меня с ним. — Приезжай домой поскорее. Я буду ждать — в ванне, под грудой пирожных с банановым кремом.

— Да? Ловлю тебя на слове, солнышко. Обнимаю.

— Я тебя люблю.

— И я тебя. Будь уверена. Спокойной ночи.

Как раз перед тем как положить трубку, я слышу прощальный вопль туманных горнов со стороны Карла, мрачно обещающих, по крайней мере, еще один день, а может, и больше, туманного одиночества. Я залезаю поглубже под одеяло. Дальше и дальше, как морской ныряльщик, туда, где Карл, теплый и надежный, ждет, чтобы заключить меня в свои объятия.

Глава четвертая

Во сне я каким-то образом умудрилась, без усилий и объяснений, последовать за фургоном с детьми Карла от того места, где я его впервые заметила, до огромного ресторана на шоссе.

Наяву я ничего не знаю о заведениях такого типа, но во сне я его сразу узнаю. Нужно иметь с собой хотя бы одного ребенка, чтобы вас впустили в этот чудо-мир пластиковых столов и стульев, привинченных к полу, и улыбающихся динозавров на стенах. Кругом мечутся дети в широких шортах и бейсболках, повернутых козырьком назад. Папы все — в футболках, мамы — в джинсовых куртках, а затесавшиеся сюда бабушки — в брючных костюмах пастельных цветов.

Самое поразительное, что меня, взрослую женщину без детского «сопровождения», пропускают в зал и позволяют сесть, где мне заблагорассудится.

Когда я