Яша принес еще листок и черный фломастер.

– Закрываю и три тысячи сверху! – Рафалович ткнул фломастером в бумагу.

– Янислав Александрович, проверьте цифру, будьте добры, – попросил Коваленко.

Яша кивнул. Беня звонко хлопнул себя по лбу и вытащил из пиджака плоский японский калькулятор.

– Яша, так проще будет.

– Закрываю и полторы сверху, – сказал Коваленко.

– Закрываю и три!

– Закрываю и полторы.

– Закрываю и пять!

– И две.

– И пять!

– И две.

– И десять!

– И две.

– И десять!

– Открываю, – сказал Коваленко и бросил карты на стол.

– И десять! – продолжал бушевать Рафалович.

– Вы, должно быть, не поняли, Леонид Ефимович. Я сравниваю и открываю карты. Больше ставок нет.

– Как нет?! – Рафалович безумным взором обвел комнату.

– Нет, Леня, – шепотом подтвердил Яша. – Открывайся.

– Х-ха! – Рафалович веером выплеснул свои пять карт на стол.

Остальные сдвинули головы, внимательно их рассматривая. Первым поднял голову Коваленко:

– Янислав Александрович, поправьте меня, если я не прав. В настоящий момент в банке, помимо фишек и наличных денег, находится девяносто тысяч рублей по записи, то есть по сорок пять тысяч с каждой стороны?

Яша заглянул в каракули Рафаловича, который вновь отошел от стола к буфету, в листок с цифрами, лежащий перед Коваленко, несколько раз нажал на кнопку калькулятора и выдавил еле слышно:

– Да.

– Леонид Ефимович, Вениамин Маркович, не возражаете?

– Нет, – проблеял Беня.

Рафалович нетерпеливо кивнул, не слыша вопроса.

– Что ж, в таком случае… – Коваленко одну за одной уложил в рядочек пять карт. – Прошу убедиться. Покер тузов. Или, ежели угодно, каре. – Он подгреб к себе груду банкнот и фишек и углубился в подсчеты.

– Леня… ты проиграл, – мертвым голосом сказал Яша.

Беня вздрогнул. Рафалович посмотрел на Яшу с бессмысленной улыбкой.

– Ты проиграл, – повторил тот.

– Я… что?!

Он рванулся к столу, своротив некстати подвернувшийся стул, навалился на него грудью и чуть не уткнулся носом в аккуратно разложенные карты. Пятерка бубен. И четыре туза. Он взял червонного туза, повертел в непослушных пальцах, зачем-то перевернул, посмотрел на рубашку, потер, понюхал…

– Но я же… Я же сам снес этого туза, – сказал он, показывая карту.

– Может быть, показалось? – участливо спросил Коваленко.

– Нет… нет.

Рафалович перевернул весь снос и перещупал каждую карту. Тройка червей… Вот она. Где туз? Где туз?! Вот же он, по-прежнему у него в руке… Но он взял его не отсюда. А откуда?

– Подменил! – заверещал он. – Товарищи, это шулер! Подменил, когда мы отходили!

– Выбирайте выражения, Леонид Ефимович! – с надменной миной проговорил Коваленко. – А во-вторых, я не мог этого сделать, даже если бы хотел. Я ни на секунду не оставался за столом один.

– А когда… когда я к буфету ходил, а Яша за деньгами? Тогда только вы с Беней…

– Пойду я, пожалуй, а то поздно что-то… – пролепетал Беня и стал бочком пробираться на выход. Рафалович перехватил его и рванул за лацканы.

– Кого ты привел сюда, сука?! Урою! Беня вырвался и отпрыгнул к самой двери.

– А пошел бы ты, Ленечка, на три буквы, – болезненно морщась, сказал он. – Мне через три дня в Штаты улетать на постоянное жительство. Так что лучше мне с тобой поссориться, чем с компетентными органами.

Он проворно юркнул в прихожую. Рафалович остолбенел посреди комнаты. Из ступора его вывел спокойный голос Коваленко:

– Так что же, Леонид Ефимович? Когда прикажете получить?

Рафалович медленно развернулся и в обход стола двинулся на профессора.

– Что получить, что получить, падла?! Щас ты у меня за все получишь! – Он занес мощный кулак…

…и очнулся на полу. Возле него на коленях стоял белый как полотно Яша, а из кресла в углу сочувственно и насмешливо смотрел Коваленко.

– Что же вы, Леонид Ефимович, так разволновались. Понимаю, сорок пять тысяч – сумма значительная даже для вас. Значительная, но не смертельная. И даже не разорительная…

Рафалович застонал.

– Яша, Яша, ну скажи ему, скажи!..

– А что говорить, Леня, тут уж ничего не поделаешь, – чуть слышно, но твердо произнес Яша. – Проиграл – плати.

– Янислав Александрович исключительно прав, – заметил Коваленко. – Надеюсь, недели вам хватит, чтобы набрать нужную сумму? Кое-что из вашего имущества можно очень быстро перевести в наличность. Например, автомобиль «Волга ГАЗ-24» прошлого года выпуска, записанный на имя жены. Норковую шубу, приобретенную за пятнадцать тысяч рублей в магазине Ленкомиссионторга. Брошь-браслет белого золота, государственная цена двадцать четыре тысячи рублей. Финский мебельный гарнитур, государственная цена восемь тысяч триста рублей. Наконец, двухэтажную зимнюю дачу на Рощинском направлении, записанную на имя вашей мамы. Кстати, в настоящий момент там находится ваша жена, Рафалович Лилия Теодоровна, и двое сыновей, Григорий и Михаил…

Рафалович ткнулся носом в пол и завыл.

– Янислав Александрович, с вашего позволения, мне хотелось бы отрегулировать этот вопрос с Леонидом Ефимовичем с глазу на глаз, – сказал Коваленко.

Яша кивнул и, не оборачиваясь, вышел. Коваленко подошел к лежащему Рафаловичу, наклонился и потянул вверх за плечо.

– Вставай, горе луковое. Погоди оплакивать твои шубки-коврики. На твое счастье, есть один добрый дядя, который готов помочь тебе. Возможно, на всю сумму. Если будешь паинькой.

Рафалович поднялся на четвереньки и мутно посмотрел на профессора. Тот опустил руку в жилетный карманчик и извлек оттуда маленькую плотную карточку, которую вложил Рафаловичу в зубы.

– Только смотри, не съешь ненароком. Тут имя и телефон. Позвонишь, честно ответишь на один вопросик – и считай, что ты никому ничего не должен. Но если ответишь нечестно – смотри у меня! Имей в виду, он будет ждать три дня. Успокойся, подумай… Янислав Александрович! Благодарю! У вас было очень мило. Я вам тут кое-что на столике оставил. В компенсацию за моральный ущерб.

Мягкий вагон поезда Адлер – Минск оказался почти пустым: сезон массовых отпускных миграций еще не начинался, и проезжий народ, имея свободу выбора, предпочитал места подешевле. Павел, сдав билет лахудристой проводнице в шлепанцах, вошел в пустое купе, закинул сумку на верхнюю полку, а потом перебрался туда и сам. Мерно постукивали колеса, мутное окно было сплошь исполосовано диагональными потеками дождя, и незаметно для себя Павел задремал.