— Приближаемся, командор, — выдернул его из размышлений штурман.

Князь взял бинокль и протиснулся между пилотами.

— Не увидим корабли Рождественского, прапорщик, пеняй на себя.

— Виноват, командор. Мы вышли в расчетную точку. Через двадцать пять-тридцать минут, в зависимости от высоты, вы прямо по курсу увидите острова вдоль корейского берега.

— Слева, командор! — что-то приметил первый пилот.

— Надо же, востроглазый. Дома тебя и штурмана поощрю, — князь увидел в бинокль дымы. — Плавно влево, чтобы второй отряд понял наш маневр.

Пока радиостанции не станут малого веса, вмещаясь в самолет, единственный способ управления группой — «делай как я». Увидев маневр командирской машины, обе цепочки миноносцев заложили вираж, и пошли в тысяче метров над западной колонной кораблей. Уже без бинокля различались транспорты, вспомогательные суда, эсминцы, устаревшие крейсера и броненосцы.

Наступило самое нервное время полета. В расчетную зону вышли, резерв топлива сжигается, враг не обнаружен. Хоть здесь гораздо ближе до базы по сравнению с Цусимой, через минут сорок придется возвращаться назад.

Правый разворот. Внизу цвет эскадры — тяжелые эскадренные броненосцы и крейсеры. Японцев не видно. Не может же Того щемиться между нашими и берегом — там полно рифов, мелей и скалистых островов. Либо он нагоняет, либо заранее ушел вперед, чтобы развернуться и зажать Рождественского между собой и прибрежными скалами.

Летим на юг до пятидесяти километров, возвращаемся назад, проходим по курсу нашей эскадры. Если и там никого, идем на базу.

Как бывший моряк командор представил состояние судовых экипажей, увидавших, как грозные миноносцы покачали крыльями, и ушли, а навстречу им или сбоку выходят на дистанцию огня японские плавучие крепости.

— Море чистое.

— Вижу. Снова на север. Штурман, резерв топлива после прохождения вперед двадцать километров после нашего флота?

— Не более девяти процентов, командор, — ответил Савелий после минутных расчетов.

Наверное, это подсчитывают все штурманы. Значит, последний шанс. Того не мог уйти далеко вперед. Или до него не более двадцати — тридцати километров, или самураи вообще отказались от решительной схватки из-за близости осиного гнезда русской авиации.

Снова под крылом остался «Князь Суворов» с флагом Рождественского, а перед миноносцами раскинулась пустая водная гладь.

Пустая? То же сомнение посетило второго пилота.

— Командор, рыбаков не вижу. Ни одного паруса. Как увидели что и сховались.

Сердце сжалось предчувствием, что японцы здесь. Князь до боли всмотрелся в горизонт и воскликнул:

— Господи! Впереди идет бой! Снижаемся до пятисот.

По мере того, как дымы вражеских отрядов становились отчетливее, русские летчики с ужасом осознали, что японцев не просто много — их кошмарно много. Возможно, целая сотня. Гораздо больше, чем доложил разведчик, не осмелившийся подойти к ним поближе.

Александр убедился, что второй отряд тоже пошел на снижение перед атакой, а самолеты начали разрывать дистанцию и выстраиваться попарно, чтобы в момент захода огонь ПВО разделялся на две цели. Приближался момент, когда каждый миноносец сбросит груз, и управление боем практически прекратится. Машина с командором сделает круг, ожидая остальных после пуска мин, и двинется на базу в Шидао.

Японские корабли следовали четырьмя колоннами. Головной броненосный крейсер самой западной группы уходил под воду, четверо пылали с разной степенью повреждений. В сторону моря уходили «Морские Витязи», освободившись от мин. Не менее пяти из гидросамолетов горели на воде.

Не время считать потери, одернул себя князь и указал первому пилоту на третий с запада японский строй. Второй с запада достается Левченко. С четвертым, ближайшим к берегу, пусть Рождественский разбирается сам.

Атака — момент истины для экипажа миноносца. Когда-то в Архангельске князь понял, что в современных условиях самолеты, группой свыше четырех машин атакующие один боевой корабль с пулеметами и орудиями ПВО, имеют шанс возвращения на базу не более пятидесяти процентов. Но на борту миноносца семь человек, а на кораблях сотни и тысячи. «Витязь» несравнимо дешевле, чем эскадренный броненосец или броненосный крейсер, минный удар неизбежно выведет его из строя или затопит. В числе семерых отчаянных — сам, поставивший на карту собственную жизнь.

Моторы взвыли на максимальных оборотах. Огромный самолет выровнялся метрах в тридцати над водой, стремительно приближаясь к головному кораблю под флагом Того, словно пытаясь его таранить.

Когда массивная туша броненосца, испещренная огоньками выстрелов, заслонила, чуть ли не половину горизонта, в воду упала длинная стальная сигара мины Уайтхеда. Пилот рванул штурвал на себя и заложил вираж, проскочив над самыми мачтами броненосца. Кабину заполнил грохот, треск, дым, что-то сильно ударило снизу и встряхнуло корпус. «Витязь» взмыл в высоту, а механик с места заднего стрелка радостно заорал. Столб огня и рваного металла пробил палубу, взлетев над мачтами корабля.

Князь перевел дух. По машине стебанули последние пули, обстрел стих.

— Осмотреться. Механикам доложить о повреждениях. Экипажу доложить о ранениях.

Пилот повел машину по пологой дуге, давая возможность пристроиться другим уцелевшим «Витязям».

— Панкратьев убит.

Александр прошел в нос. Голова второго пилота бессильно склонилась. Командир был бледен, но спокоен. Он летал с Панкратьевым год. Горевать будем на земле.

— Сам цел?

— Никак нет, командор. Ног не чувствую.

— Твою ж мать...

С трудом вытащив мертвого летчика к штурманскому месту, князь увидел кровь и на комбинезоне Савелия.

— Поручик, серьезно ранен?

— Чепуха, в руку. Базу найду.

Александр уселся в липкое от крови пилотское кресло и принял управление. Бортинженер помог выбраться первому пилоту, разрезал штаны и пережгутовал бедра выше пулевых ран. Затем помог штурману. Механики доложили, что поврежден всего один двигатель, большой утечки топлива не наблюдается — протестированные баки справились с пробоинами.

— За нами много пристроилось?

— Вижу шесть... Нет, семь. Не знаю, командор, наши то или отряд Левченко.

По-хорошему, надо заложить вираж и осмотреться. Но «Витязь» подбит. Незачем подвергать верный экипаж и себя ненужной опасности. Домой!

В это время последние миноносцы сбросили в воду смертельные подарки.

Самоходная мина Уайтхеда, которую в некоторых странах именуют непонятным словом «Торпедо», бьет корабль под дых, если сравнивать морской бой с кулачным. Она врезается в борт у ватерлинии ниже брони и проламывает его. Многослойная сталь, угольные тендеры по бортам и другие конструкторские хитрости не могут уберечь броненосец от повреждений. Мощный взрыв убивает или оглушает людей, осколки борта сокрушают внутренности, как картечь. Пробитый отсек быстро набирает воду, корпус дает крен. Вырванные от удара заклепки соседних секций обшивки означают поступление воды в другие части корабля.