Пол проснулся. Болела голова, боль в руке была еще хуже, а во рту полно морской воды.

Он сплюнул воду, застонал и попытался встать, но что-то удерживало руку под спиной, Ему понадобилось несколько минут, чтобы понять, в чем дело. Промокший шарф с изображением пера все еще был привязан к запястью, а другой конец прикреплен к румпелю. Мощное извержение воды из Харибды подняло его крошечное суденышко на огромную высоту, а потом швырнуло о поверхность океана с такой силой, что могло оторвать руку, но, к счастью, этого не случилось.

Пол начал потихоньку шевелиться, особенно осторожно обращаясь с локтем и плечом: и то и другое, казалось, были налиты ядовитой жидкостью. Суденышко, благодарение небесам, было устойчиво и только слегка покачивалось. Солнце стояло высоко, жаркое и неподвижное, и ему очень захотелось от него укрыться.

Но когда Полу удалось сесть, он понял, что укрытия больше нет. На палубе возвышалась только голая мачта, да и то лишь ее половина. Парус зацепился за край плота, большая его часть плавала в воде, вторая половина мачты, еще прикрепленная к парусу, плыла в нескольких метрах позади плота. Ничего не осталось от даров Калипсо, ни бочонков с водой, ни еды, только какой-то неясный предмет, который мог оказаться бочкой, виднелся в сотне метров от корабля. А вокруг, если не считать видневшиеся вдалеке опутанные дымкой силуэты Сциллы и Харибды, простирался пустой океан.

Сетуя на усталость и боль, Пол обвязал шарфом шею и заставил себя заняться утомительным делом — вытаскиванием тяжелого паруса из воды. Он выловил обломок мачты, хотя усилие причиняло боль, не меньшую, чем больной зуб, потом втянул на борт промокшую ткань и залез под нее. Он тут же провалился в сон.

Когда Пол выполз из-под паруса, он не знал наверняка, сколько проспал: то ли несколько часов, поскольку солнце склонилось к горизонту, то ли целые сутки выпали из его жизни. Но ему было все равно.

От сознания того, что он лишился запаса пресной воды, маленькая жажда превратилась в большую, и он опять вспомнил о своем настоящем теле. Кто о нем заботится? Ему явно обеспечивали питание и воду — если бы это было не так, сейчас голод и жажда были бы невыносимы. Интересно, как они с ним обращались? Может, за ним следили сострадательные сестры и санитары? А может, он был подключен к автоматизированной системе жизнеобеспечения, будучи узником Братства Грааля, о котором упоминал Нанди. Так странно думать о своем теле как о чем-то самостоятельном, о чем-то, не связанном с тобой. Впрочем, конечно, оно было с ним связано, хотя он этого и не чувствовал. По крайней мере, должно было.

Вся эта путаница напоминала Полу действие галлюциногенного наркотика, который он однажды попробовал — злополучная неудачная попытка быть похожим на школьного товарища Найлза. Найлз Пенеддин принял мир измененного сознания так же, как он принимал все — от секса до горных лыж, — для него это была цепь веселых приключений, которые смогут украсить его автобиографию. В этом и состояла разница между ними: Найлзу удавалось плыть по течению, минуя препятствия, а Пол наглотался тошнотворной морской воды, за ним волочились обломок мачты и промокший парус.

Для Найлза псилоцибин открывал новые краски и новые способности. А Полу он принес целый день ужаса: звуки били по ушам, а видимый мир вокруг стал неузнаваем. В конце эксперимента он ожидал окончания действия наркотика, свернувшись калачиком на постели. А до этого думал, что сошел с ума или даже погрузился в кому, потому что тело стало чужим, ему казалось, что остаток жизни он будет прозябать в инвалидном кресле в лечебнице, полностью лишенный подвижности, с жалким проблеском сознания.

«Вообще-то, — подумал Пол, — мне бы следовало бояться этого сейчас».

Его тело больше не принадлежит ему, псилоцибиновый кошмар стал реальностью или виртуальностью. Но мир вокруг него, хотя и ненастоящий, выглядел так правдоподобно, что той ужасной клаустрофобии не было.

Он безучастно наблюдал, как качается на воде один из бочонков Калипсо, и только когда воспоминания его покинули, Пол понял, что что-то не так: для бочонка предмет был слишком странной формы, к тому же он приобрел несвойственную для глиняной посудины плавучесть. Пол поднялся на ноги, с трудом распрямил спину и прищурился от закатного солнца.

Это было тело.

Открытие стало настолько неожиданным — его мир как бы расширился от одного обитателя до двух, хотя один был мертвецом, — что Полу понадобилось время, чтобы осознать свое положение и почувствовать ответственность. Все было бы иначе, если бы существовал способ добраться до тела, но нападение Сциллы и Харибды не только разрушило мачту, но и унесло с лодки все нужные вещи, включая и длинные весла. И если он хочет поработать спасателем, а точнее сказать, могильщиком, ему придется плыть.

Такая мысль вызывала тоску. Пол если и не сломал, так вывихнул руку, жертва кораблекрушения была, скорее всего, мертва, да к тому же вряд ли это реальный человек. Кроме того, кто знает, какие чудища скрываются в глубинах моря Гомеровских времен. Не говоря уже об этом великане с бородой, Посейдоне, чья программа заставляла его сильно недолюбливать сим Одиссея, в котором в данный момент пребывал Пол.

Но, что важнее, Пол почувствовал потребность двигаться вперед. Несмотря на неудачи, он пока жив и как никогда полон решимости добраться до Трои, что бы его там ни ждало. Он изо всех сил старался взять судьбу в свои руки — много ли сил останется на что-то другое? Сколько ошибок он может себе позволить?

Пол сидел и смотрел на неподвижную фигуру, а солнце клонилось к горизонту, близился вечер.

В конце концов вопрос решил парадокс потребностей. Если своя собственная беспомощность была такой тяжелой и болезненной, как можно повернуться спиной к другому человеку? Что он теряет? В любом случае Пол не знал, что будет ему выгодно — а вдруг эта плавающая фигура окажется Нанди… или Гэлли?

«Кроме того, — подумал он с грустью, переваливаясь через борт, — совсем непросто узнать, кто стоит в реальном мире за симами. Нужно поступать правильно и надеяться на лучшее».

Несмотря на то что расстояние было невелико, заплыв оказался тяжелым, болезненным и страшным, Полу приходилось все время высоко держать голову над водой, чтобы следить за направлением вопреки небольшим волнам, которые стремились утащить его в никуда. Когда Пол наконец добрался до тела, лежащего на погребальных носилках, он ухватился за ближайший обломок чьей-то разбитой лодки и висел на нем, пока не восстановилось дыхание. Он не узнал жертву, что было неудивительно — это был человек, темный, как Нанди, но намного крупнее. На незнакомце почти не было одежды, только подобие юбки из грубой ткани, бронзовый нож заткнут за пояс, видимое тело было цвета сливы. Но самое важное — его грудь поднималась и опускалась, что исключало для Пола возможность вернуться на плот налегке, с чувством исполненного долга.

Держась здоровой рукой за погребальный плот, Пол вынужден был использовать больную руку куда более интенсивно, чем следовало. Он связал концы шарфа и пропустил его под руками человека, потом вытащил его нож и засунул себе за пояс. Затем просунул голову в петлю, образованную шарфом, и вцепился в него зубами, как лошадь в удила, затем аккуратно перетащил тело с плота себе на спину. Получилось нечто невообразимое.