Нет прощения.

Но нет и чересчур изуверских казней. Возмездие не должно ожесточать нравы. Пуля в затылок – и в черный провал.

Не появись Фома, роль палача пришлось бы исполнять кому-нибудь из местных, по жребию. С точки зрения Бао, сосед появился очень своевременно.

Фома сумел выговорить лишь одно: Оксана должна остаться в неведении.

Изругать себя было проще простого, но ни к чему не вело. Попробуй-ка откажись, попробуй прорвись угрозами или силой дальше на восток, когда связан по рукам и ногам глупой девчонкой! Вот навязалась!..

Лишь одна узкая светлая полоска мерцала во тьме кромешной: Автандил был жив. Бао дал подробный отчет. После единственного визита в обменник бывший лучший хуторянин Фомы явно пошел на поправку и прижился в одном из дальних оазисов. Бао даже поблагодарил за ценного работника. Лучше бы утопил в сортире свою благодарность, но не делал из феодала палача!

До ближайшего черного провала было рукой подать – сотни две шагов от границы оазиса. Прочитав приговор, Бао остался на границе, следил за казнью издали вместе с кучкой хуторян, похожих в своих шляпах на выводок опят. Оксаны среди них не было.

Поросший жестким черным волосом затылок осужденного китайца назойливо притягивал взгляд. Сюда, в затылок, через минуту с сочным звуком войдет пуля – малокалиберная, мягкая, но и такая легко пробьет человеческий череп. Но прежде надо поставить осужденного в шаге от черного провала, чтобы тело рухнуло в черное ничто. Это можно. Трудно представить себе другое: как стрелять в безоружного, покорно идущего к бездонной своей могиле? У него и руки-то связаны за спиной…

Сделать дело спокойно, как необходимую работу, и постараться никогда не вспоминать о нем?

Видимо, да.

Черный провал открылся, как всегда, внезапно. Китаец остановился. Попятился. Деревянной рукой Фома взял его за шиворот и подтолкнул вперед.

– Иди, сука, – процедил он, взвинчивая себя. Черта лысого этой работой можно было заниматься спокойно!

Только на нерве. Как в бою, где убийство – не убийство, а издержки в борьбе за жизнь. Может, разрезать ему веревки, авось кинется на палача? Все равно ведь никуда не денется…

Нечем разрезать. А развязать не дадут.

Фома медленно поднял пистолет к затылку осужденного.

И обрадовался, поняв, что можно, оказывается, промазать и в упор. В особенности если совсем не хочешь попасть.

Выстрел грянул, это да. Но за мгновение до выстрела китаец пригнулся и с невнятным воплем ринулся в черный провал вниз головой. Мелькнул – и исчез, дрыгнув напоследок ногами, как лягушонок, угодивший в пасть ужа.

Фома поспешно отшагнул назад. Сердце ненормально колотилось, и тянуще ныло в груди. «Не Плоскость меня доконает, – подумал он совершенно спокойно, – люди доконают. Такие, как Бао и как этот…»

Он понимал осужденного. Пусть безупречными рассуждениями мудрецов двадцать раз доказано, что черные провалы не имеют выхода ни на Плоскость, ни тем более на Землю, ни в какой-либо иной пригодный для человека мир, что они не более чем вход в небытие, – но так то лишь рассуждения! Никто ведь не знает, что прячется там, в их глубине. Никто оттуда не возвращался.

Что ж, неопределенность, наверное, лучше пули в затылок…

– Пусть каждому воздастся по вере его, – пробормотал Фома, чувствуя себя так, будто неделю подряд ворочал тяжелые камни.

На каждом привале Оксана прихорашивалась. Отросшие волосы она заплела в две смешные косички. Только тогда Фома обратил на них внимание:

– А ведь ты не рыжая. Ты русая.

– Ну и что? – был настороженный ответ.

– Врешь много. Говорила, что сроду, мол, не красилась.

– Когда это я так говорила?

– В тот день, когда мы с Борькой тебя нашли.

Оксана фыркнула. Глаза ее смеялись:

– Ну соврала, подумаешь! Бессовестная, да? Не женское это дело – совесть иметь.

– Маленькая ложь, Штирлиц, порождает большое недоверие, – проворчал Фома, пытаясь выглядеть рассерженным.

Он сосчитал царапины, сделанные ножом на ложе карабина. Тридцать ровно. Сегодня пошел тридцать первый день путешествия.

Бао не обманул. Он сам вместе с учеником проводил Фому и Оксану до восточной границы своих владений, причем ученик все время шел впереди, демонстрируя конфуцианскую добродетель. Путь был не из приятных, но все обошлось.

Бао сделал даже больше, чем обещал: подал на границе дымный сигнал, дождался восточного соседа и передал ему путников с просьбой оказать содействие. Наверное, сосед, маленький смуглый малаец, чье имя Фома не запомнил, был рад погасить старый должок, оказав Бао услугу. Шли быстро, нигде подолгу не останавливаясь и почти не разговаривая. Хозяин знал от силы полсотни английских слов, а Фома и не стремился к общению: кожная болезнь, поразившая лицо и руки малайца, запросто могла оказаться проказой. Кое у кого из хуторян в бедных оазисах зримо проявлялись те же симптомы. Оксану не пришлось долго уговаривать есть только из своей посуды и только то, что дал в дорогу Бао, и не спать в местных лачугах. Оксана была в ужасе и обрела счастье не раньше, чем смогла вымыться с мылом и песком и выстирать одежду.

Произошло это уже в гостях у Петера ван дер Шунта, огромного веселого голландца, ни в какую не желавшего отпускать две пары рабочих рук. Владения Петера живо напомнили Фоме его собственный бывший феод: вроде крепкий, а некоторые оазисы можно даже назвать процветающими – ну и что? Та же жизнь без цели и смысла, то же сомнительное благосостояние в награду за бесконечный монотонный труд, тот же бег белой крысы в лабиринте. Даже не бег – сидение на месте! Бегущая куда-то крыса может хотя бы надеяться…

Петер обильно кормил и поил пивом – мутным, но приемлемым на вкус. Петер расписывал «блистательные» перспективы. Решено: друг Томас станет его помощником, вторым лицом в феоде и наследником. Девушка Оуксана может стать женой Томаса и менеджером в лучшем и крупнейшем оазисе. Ей тоже придется работать в поле, но она будет леди-босс. Ну как? Соглашайтесь!

Фома не мог понять: то ли Петер глуп, то ли нарочно придуривается. Вообразить, что человек, еще недавно бывший феодалом, согласится пойти в подручные к другому феодалу, – это что-то! Наверное, Петер так и не поверил в то, что Фома ушел добровольно. Знаем, мол. Выгнали, а? Пришлось уносить ноги? Понимаю… Ну не хочешь – не говори, твое дело, а только меня не проведешь, чудес не бывает…

Петер владел феодом всего лишь третий год. Он просто не дорос до чудес.

Ссориться с ним не было нужды. Серой «ночью» Фома и Оксана просто ушли, покинув в хижине жизнерадостно храпящего хозяина. В который раз Фома шепотом предложил Оксане остаться – гляди, хорошие места, и феодал вроде ничего парень… Оксана лишь упрямо мотнула головой.