«Ты не должна так мучиться! — осторожно вклинился в ее сознание Алекс. — Есть ситуации, когда кто-то должен сделать зло, чтобы предотвратить зло еще большее. Когда лекарь вырезает из тела воина застрявший наконечник стрелы, он причиняет ему боль, но без этого будет еще хуже… Представь себе: разъяренный драк настигает маленькую девочку. Кто осудит рыцаря, вставшего на его пути? Но как можно заставить раскаяться зверя, рожденного в любви к убийству? Только мечом! И в результате одним драком становится меньше, а рыцарь добровольно принимает на себя еще один грех. В этом мире тяжелая Карма образуется непрестанно и, может быть, наша задача — подставлять плечи под тяжкий груз и потом очищать испачканную душу огнем раскаяния и духовных исканий?»

Его мысли были проникнуты таким горячим желанием помочь, уменьшить накал внутренней борьбы, пролить целительный бальзам на измученную совесть, что сердце Виолы дрогнуло теплой волной благодарности.

— Ты мне нравишься, маленький Тэн, — улыбнувшись, вслух сказала она. — Если меня не сожгут на площади, мне будет приятно разговаривать с тобой. О Карме и Искуплении, о Жизни и Смерти и, может быть… — Виола сделала паузу и лукаво посмотрела на юношу, к лицу которого прилила краска, — о Любви, — закончила она одними губами.

Некоторое время они шли молча, и эхо несказанных слов освещало их лица внутренним светом. Когда за очередным поворотом открылся большой круглый зал и гномы восторженно загалдели, Виола прервала затянувшееся молчание:

— Я все время вспоминаю твой рассказ. Как долго ты прожил в пещере Георга?

— Я там не остался. Не забывай, что мне было тогда только двенадцать лет. Постояв положенное время над телом дракона, я завернул волшебное зеркало в пыльный шелковый гобелен и вернулся в замок. Обратная дорога заняла гораздо больше времени: зеркало оказалось очень тяжелым, и мои руки ничего не могли с ним поделать.

Вернувшись, я долго не мог понять, как можно управлять потоком информации, идущей оттуда. Но потом научился. И посвятил все свое время изучению боевого искусства. Я не хотел, чтобы очередное нападение закончилось моей смертью. Я тогда не думал, что уже через три года мне придется применять полученные знания на практике. Нет, это были не рарруги. Просто на страну напали варвары…

Виола почувствовала, что перед ней вновь распахивается пространство чужой памяти, и почти непроизвольно взяла Алекса за руку.

Тяжелые торопливые шаги надвигались снизу, из пропитанного алчностью пространства, сотрясаемого треском ломаемой мебели и звоном бьющейся посуды. Алекс, презирая свои ослабевшие колени, встал с коврика, и волшебное зеркало отразило побелевшие пальцы, сжимающие меч.

Стараясь ступать совершенно бесшумно, мальчик подошел к дверному проему, косо завешенному пыльной истертой занавесью. Гулкий воздух винтовой лестницы бился в штору тревожными толчками, подгоняемый чужими нетерпеливыми шагами. Уже слышалось хриплое, неправильное дыхание. Алекс, не в силах подавить нервную дрожь, в отчаянии вцепился зубами в левую ладонь. Боль помогла сосредоточиться, и, когда заметавшийся в панике ветер попытался приподнять тяжелую занавесь, мальчик запел высоким дрожащим голосом:

— Гр-р-р-р-р… — Рокочущий звук стремительно поплыл вверх, набирая силу.

Неприятно завибрировали кости черепа, и, когда наглая грязная рука сорвала штору, живот Алекса выбросил в гортань резкое «а», переходящее в плавно затухающее носовое «нг». Звук получился.

Огромный медведеподобный варвар с всклокоченной бородой и гнилыми зубами тяжело рухнул на колени. Разгневанно вякнул ударившийся об пол топор, иззубренный и испачканный кровью. Ошалело выпученные глаза грабителя постепенно наливались недоумением и страхом.

Алекс медленно поднес острие фамильного меча к распахнутому вороту грубой кожаной куртки. Сверкающее жало с холодной улыбкой неизбежности уперлось в основание волосатой, немытой шеи.

И вдруг мальчику показалось, что меч обладает собственной волей. Нервно подрагивая, он будто оттягивал тот страшный миг, когда лопнет с глухим треском смуглая кожа и заструится дымящаяся багровая влага по сверкающему мудрым блеском древнему сплаву…

Меч не хотел крови.

И тогда Алекс решительным движением вложил его в ножны и, задержав дыхание, наклонился поближе к всклокоченной гриве грязных волос.

— Храхт! — коротко выдохнул он, и безжалостная судорога скрутила застывшего на коленях варвара. Побелевшее лицо запрокинулось к сводчатому потолку, и с неживым гулким стуком тело рухнуло под ноги милосердному Тэну, вовремя вспомнившему, что он лекарь, а не убийца.

Именно в этот момент Алекс понял, что нужно делать дальше.

Он переступил через мелко дрожащего варвара и, мягко переставляя налившиеся силой ноги, стал подниматься на смотровую площадку. Холодный воздух, пропитанный дождем и ужасом, расступился, пропуская Древнюю силу, рвущуюся из неширокой мальчишечьей груди.

Алекс легко вспрыгнул на парапет, и высота уважительно затихла, с восхищением взирая на вытянувшуюся стройную фигурку посреди рваных грозовых туч. Носки широко расставленных ног заглядывали туда, где черный дым смрадными струями стелился по обломкам скал, напоминающим развалины, и по развалинам, напоминающим обломки скал.

Алекс вскинул руки к небу, и волна натяжения перечеркнула тело косым крестом из рук в ноги. Живот, наполненный необъятным Космосом, сладко заныл, и непредставимая сияющая спираль зазвенела ликующим благовестом скорого освобождения. Мальчик вдруг ощутил, что все его тело превратилось в один неповторимо сложный музыкальный инструмент, и окружающее пространство загудело басовыми подголосками еще не прозвучавшей, но уже родившейся безумно прекрасной мелодии.

И когда первая нота пронзила остановившийся воздух, замерли вдруг обрывки туч, застыли грязные клубы дыма, и закоченели в немом страхе тела людей и животных.

Голос с неба набирал силу, и тысячи лиц с побелевшими от ужаса зрачками поднялись к неподвижно висящим тучам. И отхлынули алчность и зверство, обнажая островки еще не сгнившей, не переродившейся души. И пришел стыд. И ужаснулись люди содеянному, и многие упали на землю, зарываясь горящими лицами в целебную материнскую грязь. А многие другие побежали. С дрожью отвращения принимали коротконогие лохматые лошади на свои спины опозорившихся хозяев. С хрустом рвались шнурки амулетов и ладанок. С презрением раздвигалась истоптанная земля под ногами святотатцев. И взмыл к промокшему скорбью небу тоскливый вой нечистой совести. И ударил по извивающимся в раскаянии дорогам дробный топот спешащих копыт. Тысячи и тысячи варваров помчались прочь, подальше от звучащего божьим голосом неба, от брошенных трофеев и от своих запекшихся кровью и пеплом нечестивых следов…

«Я не рискнул взять с собой волшебное зеркало, — выстроил Алекс вербальную цепочку, — я спрятал его в тайнике в одном из подземелий. Жезл Тэнов тоже остался там. И только фамильный меч сопровождал меня в моих странствиях. Правда, носил я его спрятанным в узле из старого одеяла.