Миллер стал руководителем третьего отделения, что также было отмечено в приказе Врангеля.

Через две недели в Париже состоялась конференция, на которой Миллер сделал пространный доклад.

— Что же представляет Русская армия теперь? — такой непростой вопрос задал он участникам конференции. — Существует ли она ещё? Без оружия, без территории, без возможности осуществления главнокомандующим и всеми начальниками своей власти по военному закону, распылённая, живущая в разных странах в несчётном количестве городов всего мира, озабоченная добыванием себе средств к существованию тяжёлым, подчас непосильным трудом, — разве это армия, разве это полки, разве это воины, разве на эти десятки тысяч людей ещё можно смотреть как на сильных и крепких защитников своей Родины?

Миллер выдержал долгую паузу, оглядел зал, выделил из собравшихся несколько знакомых лиц и продолжил:

— На все эти вопросы, иногда недоумённые, иногда тревожные, я могу дать ясный и определённый ответ: да, армия жива, несмотря на разбросанность офицеров и солдат, полки ещё существуют, и десятки тысяч воинов, помимо забот о хлебе насущном, живут, проникнутые глубокой верой в святое призвание армии помочь спасти Россию и восстановить в ней законность и порядок.

Миллер говорил долго, речь его была суха, но, тем не менее, вызвала много аплодисментов, особенно в тех местах, где он говорил о том, что армия жива и будет жить, что, несмотря на разбросанность, она являет собою единый механизм. Что касается последнего утверждения, здесь Миллер выдавал желаемое за действительное: не могли, никак не могли солдаты, попавшие в Уругвай или в Аргентину, жить одной жизнью и дышать одним воздухом с теми, кто находился в Париже или в Галлиполи. Говорил генерал также и о попытках ошельмовать белых офицеров в Болгарии, сделавшейся неожиданно враждебной к русским, касался и многих других важных тем.

В Болгарии находилась большая часть Галлиполийского отряда — примерно восемь с половиной тысяч человек плюс четыре тысячи донских казаков. Русские люди вкалывали, загибались на самых тяжёлых работах, в рудниках и на виноградниках, на фабриках и в ремонтных мастерских, на строительстве дорог, на заводах в труднейших условиях, зарабатывали от сорока до ста левов в сутки — эта сумма была очень небольшой, годной лишь на то, чтобы сводить концы с концами.

Были солдаты разбиты на группы, в каждой группе имелся свой командир. Всего из галлиполийцев было образовано шестьдесят групп. Казаки также были разбиты на группы.

Жили в казармах, где могли найти приют и стол — за небольшую плату — все, кто был одет в рубаху русского солдата.

В таких непростых условиях умудрялись работать даже военные училища; две тысячи юнкеров за три года, прошедшие после эвакуации, сумели получить среднее образование, причём упор, кроме военных дисциплин, делался на дисциплины сугубо гражданские, а именно, как отметил Миллер, — топографию, механику, химию, строительное дело и так далее. Молодым людям, знакомым с этими науками, легче было найти себе работу.

В Сербии, где осел сам Врангель, обстановка была лучше — часть солдат ушла служить в сербскую пограничную стражу, остальные, сохраняя воинскую структуру — взводами, эскадронами, сотнями и даже целыми полками, — вкалывали. Так вкалывали, что, кажется, даже небо от напряжения делалось тёмным. Всего русских солдат там насчитывалось четыре тысячи, располагались эти люди в двадцати пяти пунктах, жили в бараках и землянках, построенных ими самими же (и жильё это было неплохое), частью стояли на квартирах.

Небольшая группа конников служила ещё в финансовой страже, они зарабатывали лучше всех и часть денег сдавали в казну главного командования, чтобы можно было поддержать неимущих.

В Бизерте — нынешнем «самостийном» Тунисе[33], а в ту пору — французской колонии — стоял русский флот, уведённый из Крыма. Флот хотя и был законсервирован на долгое пребывание у причалов, но Андреевские флаги, тем не менее, не были спущены с кораблей — полотнища бодро реяли над эскадрой, команды, живущие на воде, получали от французского правительства паек, топливо, электроэнергию.

Часть моряков сошла на берег, устроилась на работу в Тунисе, часть — уехала во Францию. Там для них также нашлась работа на судах. Пожалуй, самая значительная часть отбыла в Америку.

В Бизерте функционировало и учебное заведение — Морской корпус, который выпустил двести пятьдесят воспитанников с так называемым «окончательным морским образованием», а также сто человек — с образованием средним. Ещё пятьсот человек продолжали учиться по программе среднего образования, и французское правительство эту программу финансировало.

Хуже всех жили те солдаты, которые находились в Болгарии, на угольных копях в Пернике. Там иногда даже питьевой воды не было, не говоря уже о воде для мытья. Жили эти люди в полуразрушенных грязных бараках, плотно набитых клопами и вшами.

Часть этих людей под командой подполковника Дядюрма переехала во Францию, на юг, в Деказвильские копи, где была приятно поражена условиями работы и быта: чистая койка, обильная пища, беспристрастность обращения местных властей — как и со всеми прочими иностранцами, внимательное отношение заводской администрации, быстро оценившей добросовестную работу офицера русской армии, возможность иметь сверх квартиры и еды ежедневно ещё 6 — 8 франков на личные расходы... Об этом писал и Миллер в своём докладе.

Началось массовое переселение галлиполийцев из Болгарии во Францию и Бельгию. Если у кого-то не хватало денег на переезд — пускали шапку по кругу, скидывались... Если этих денег не хватало в Болгарии, то сбрасывались офицеры, живущие во Франции. Люди, сами бедствующие, стремились помочь другим. Это было по-русски...

— Господа, можете ли вы указать среди беженцев, сплочённых в бытовые и профессиональные организации, много примеров такой солидарности, такой спайки не на словах, не в блестящих речах за стаканом вина или с кафедры под гром аплодисментов, а на деле, в кругу своих, без шума, скромно? — спросил Миллер у сидевших в зале, вгляделся в лица.

Зал взорвался аплодисментами.

Во Францию начали переселяться беженцы, живущие в Германии и в Польше.

Свою речь Миллер завершил следующим теоретическим пассажем:

— Русская армия стоит на трёх китах: первое — абсолютная непримиримость с советской властью, второе — безграничная жертвенность всех чинов её ради спасения Родины, третье — горячая вера в высокое призвание армии, верность национальному знамени, полное доверие своему главнокомандующему и радостное нетерпение следовать по указанному им пути за великим князем Николаем Николаевичем!

* * *

Прошло совсем немного времени, и РОВС организовал первую террористическую акцию на территории Советской России — в Ленинграде был взорван центральный партийный клуб. Операцию провели три боевика — опытный бомбист Виктор Ларионов и два молодых его сподвижника Дима (Дмитрий Мономахов) и Сергей (Сергей Соловьёв). В результате один человек был убит, двое тяжело ранены, кроме того, двадцать три человека получили различные ранения. (Ларионов, кстати, оставил любопытные воспоминания о приключениях «боевой тройки» в Ленинграде).