И Прыжок вдруг почувствовал, как что-то уходит из нее. Что-то невесомое, неосязаемое, но очень важное и необходимое. Жизнь?..

Прыжку стало обидно. Пройти через Ад, побывать в двух мирах и умереть? Вот так вот, непонятно зачем, непонятно почему? Ни с того ни с сего?

Нет!

Прыжок вдруг понял, что он может этому помешать. Он сосредоточился и всем своим существом почувствовал то невесомое, что уходило (почти уже ушло) из тела Эллины. Оно было легким, прозрачным и свежим, словно едва ощутимое дыхание весеннего ветра. Оно было хрупким, как нежный цветок, и тающим, словно дым. Тающим безвозвратно.

И тогда Прыжок прикоснулся к нему — не руками, всей своей душой — и осторожно, но настойчиво заставил это невидимое и неосязаемое вернуться обратно. И у него получилось. Прыжок сразу понял, что получилось. Это невидимое вернулось, заполнило обмякшее тело, плавно легло на свое законное место. И тело Эллины опять забилось в конвульсиях, воздух вновь огласили ее булькающие хрипы, черная кровь обильно хлынула на грудь, потекла по щекам.

Прыжок закрыл глаза — так ему было легче сосредоточиться — и остановил кровотечение. Это было нетрудно. Потому что так же, как он почувствовал нечто, уходящее из Эллины, он чувствовал и где прошла пуля — рваные ткани, перебитые сосуды. Прыжок заставил это все восстановиться. И у него опять получилось. Ткани начали срастаться, плоть потянулась к плоти, скрывая раны.

Голова у Прыжка кружилась, вдыхаемый воздух казался ему необыкновенно свежим и холодным. Он стоял на коленях, держа голову Эллины обеими руками, и не открывал глаз, чтобы не потерять того ощущения, которое помогало ему делать это все. Но Прыжок отчетливо слышал полный удивления возглас Кати и испуганные торопливые скороговорки то ли молитв, то ли заклинаний Маркулия.

Прыжок вдруг ощутил сильный жар в ладонях, которыми он держал голову Эллины. И жар этот быстро пополз по локтям, охватил плечи, захлестнул грудь и все тело. Прыжок чувствовал, что этот жар — единственное, что сможет помочь Эллине остаться в живых. Главное тут — вытерпеть. Ему вытерпеть.

Прыжок стиснул зубы и застонал. Он слышал, как Катя что-то испуганно кричит ему. Он слышал неразборчивые завывания Маркулия. Но глаз не открывал — Прыжку казалось, что стоит ему хотя бы на секунду приоткрыть веки, и этот жар через глаза хлынет внутрь, выжжет мозг, иссушит кости и обратит в легкий пепел кожу. Глупости, конечно, но Прыжку сейчас было не до того, чтобы разбираться в этом.

Голова раскалывалась от внезапно нахлынувшей сумасшедшей боли в затылке. Руки начали дрожать. Жар сделался невыносимым, почти как тогда, во Дворце Огня, в комнате Мархаэоль. Прыжок не выдержал и закричал.

Он продолжал кричать даже тогда, когда жар и боль схлынули. Воздуха перестало хватать, Прыжок поперхнулся, закашлялся и открыл глаза.

Он по-прежнему стоял на коленях, держа ладонями голову Эллины. Лицо и грудь ее, как и руки Прыжка, были в крови, глаза закрыты. Но дыхание Эллины было ровным, без того пугающего булькающего хрипа. Прыжок вдруг почувствовал, что очень устал. Ему захотелось опустить голову Эллины, но он не был уверен в том, что сейчас это можно сделать.

Прыжок поднял взгляд. Маркулий и Катя стояли метрах в двух и испуганно таращились на него. Катя что-то сказала, но Прыжок не расслышал — в ушах все еще стоял звон.

— Чего? — переспросил он и сам не узнал свой голос — слабый, дрожащий.

— Ты горел, — громче повторила Катя, — Как факел...

Прыжок оглядел себя. Никаких следов огня не было. Одежда цела, кожа невредима. Вот только крупные капельки пота подрагивают на ней.

— Правда, что ли? — пробормотал Прыжок.

Катя кивнула и посмотрела на Маркулия. Тот тоже несколько раз торопливо мотнул головой.

В этот момент Эллина шевельнулась и приоткрыла глаза.

— Что? — спросила она. Голос ее был слаб и дрожал так же, как и у Прыжка.

— Жива? — спросил Прыжок.

— Да, — тихо ответила Эллина.

Она подняла руку и прикоснулась к своему горлу. Пыльцы ощупывали кожу, и в глазах Эллины появлялось недоумение. Она поднесла ладонь к глазам, растопырила пальцы.

— Кровь... — сказала она.

— Кровь, — подтвердил Прыжок и добавил: — Потому что ты — дура!..

— Я не умерла?

— Умерла, — сказал Прыжок. — Два раза...

Эллина оперлась на локти и села. Прыжок встал и почувствовал, как дрожат его колени.

— Что случилось? — В голосе Эллины прорезывались истеричные нотки.

— Случилось то, что ты — дура и сука, — пояснил Прыжок. — Застрелиться решила, и все такое. А у тебя типа не получилось.

— Почему?!

— Я же говорю, — спокойно ответил Прыжок, — потому что ты — дура. И сука. И все такое...

— Я же стреляла в горло...

— Слушай, красавица! — громко сказала Катя. — Если не ошибаюсь, это раньше называли мазохизмом. Когда человек получает удовольствие оттого, что делает себе больно. Ты что, и правда дура?!

— Я не хочу! — звонко выкрикнула Эллина. — Слышите? Не хочу! Не надо мне этого вот! — Она с силой ударила себя по щекам. — Не надо! Не хочу! Не хочу!..

— Сильнее бей! — рявкнул Прыжок.

— А? — Эллина удивленно посмотрела на него. — Что?..

— Я говорю, сильнее бей! Вот так!..

Прыжок наклонился и со всего размаху влепил Эллине оглушительную пощечину. Эллина рухнула на землю, закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Идиотка недоделанная! — орал Прыжок. — В башку стрелять надо было!

— Ага, это безопаснее, — согласилась Катя.

— Почему?! — опешил Прыжок.

— А у нее в голове пусто, — объяснила Катя. — Ничего бы себе не повредила...

Прыжок почувствовал, как его начал одолевать нервный смех. Он прикусил губу, подошел к рыдающей на земле Эллине и присел возле нее на корточки.

— Ладно тебе. — Прыжок коснулся подрагивающего плеча. — Хватит уже типа. Живая же осталась, и все такое...

— Я не хочу. — Эллина села, подняв на Прыжка заплаканное лицо. — Понимаешь ты, дубина? Не хо-чу!

— Чё ты не хочешь? — спокойно спросил Прыжок.

— Жить не хочу, — выкрикнула Эллина. — Вот так вот жить, как сейчас, — не хочу! Я же никогда не была такой! Мне же было на все плевать! Я не боялась смерти! А теперь боюсь. Раньше я ненавидела свою жизнь. Раньше она причиняла мне боль. Каждую секунду причиняла. Вдохнешь — больно. Выдохнешь — больно. Глоток — больно. Всегда больно, всегда. И я знала, что умру скоро. И радовалась этому, ждала смерти. А теперь я думаю о том, что жить — это хорошо.

— Ну и фигню ты несешь, — покрутил головой Прыжок. — Я вот тоже думаю, что жить — это хорошо. И чё мне теперь? Стреляться?