В Бауценском сражении мы, конечно, сделали ошибки; но должно преимущественно приписать сие превосходству сил неприятеля. Витгенштейн также именовался главнокомандующим. Говорят, что распоряжения были также смешанные, как во время Люценского сражения. Наполеон направил все свои силы на Барклая де Толли и отрезал его от главной армии. Он и не мог удержаться с 8000 против всей неприятельской армии; не менее того он долго держался и только к вечеру принужден был отступить. Тогда французские линии стали правым флангом под острым углом к большой дороге, обхватывая нас своим левым флангом, что и заставило нас поспешно отступить. Командование ариергарда было поручено А. П. Ермолову; у него нечаянным образом оказалось до 60 орудий, которые не успели уйти. Орудия сии оставались без прикрытия, и они спаслись по особенному счастью. Причиной беспорядка в нашем отступлении было то, что все главнокомандующие и цари уехали, не сделав никакой диспозиции. Слышал я, что один только Дибич оставался и дал некоторые приказания войскам, полагая, наверное, что Ермолов пропадет с орудиями, как он на другой день дал о себе известие, что отступил благополучно и в порядке. Известие сие всех обрадовало. Где тот случай, в котором бы не нашелся великий начальник мой, из которого бы он не вышел со славой! Но не умеют ценить или, вернее сказать, не жалуют его. Он имеет много завидующих ему, которые, забывая отечество, стараются запятнать сего великого мужа в мыслях легковерного государя.

Потерь наших не знаю наверное, но думаю, что мы лишились под Бауценом до 20 тысяч человек.[131]Говорят, что мы орудий не потеряли. Мне кажется, что если б начальство, обратив внимание на успехи нашего левого фланга, приказало бы оному овладеть Бауценом, который находился у неприятеля в тылу, то сражение могло бы принять другой оборот. В горах было у нас много войска, и Наполеон атаковал нас с сей стороны с тем только, чтобы отвлечь внимание наше от правого нашего фланга. Мы не воспользовались преимуществом своим на левом нашем фланге. Если б мы сие сражение выиграли, то соединились бы с австрийцами, которые, по всегдашней политике своей, выжидали успехов наших, чтобы вступить с нами в союз. Говорили, что недалеко от места сражения находился в Богемии сильный корпус цесарцев.

Последствиями Бауценского сражения было то, что французы отрезали нам дорогу на Бреслау и что мы должны были отступить по направлению в Шлезию, к австрийской границе. Слух носился в армии, что мы должны соединиться там с цесарцами. Во время отступления мы получили некоторые подкрепления; ариергард наш ежедневно дрался, и в одном из этих дел украинские казачьи полки захватили 11 орудий у неприятеля под местечком Рейхенбах.

В сражении под Бауценом мы имели, однако же, частные успехи, как, например, кроме удачных действий в горах, мы разбили наголову гвардейский уланский полк Наполеона, так что те, которые не остались на месте, взяты в плен; их вели среди войск наших толпой во все время отступления. Люди сии были замечательны по стройному их росту, мужественному виду, а особливо по красным мундирам и высоким шапкам. По сим признакам они постоянно бросались всем в глаза.

Из наших офицеров квартирмейстерской части убит был поручик Гернгрос двумя пулями в живот, в то время как он ехал с приказаниями в горы.

В Гольдберге нашу дивизию расположили позади города, близ кладбища. Так как мы не рано пришли и всякий думал отдохнуть, то я не строил себе шалаша, а велел только накрыть хворостом и надерганным в поле хлебом старую могильную яму, в которую провалилась или опустилась земля, покрывавшая покойника. Я был защищен от дождя и мог хорошо в ней лежать. Ввечеру пошел я навестить некоторых знакомых и, поздно возвратясь, удивился, найдя брата Александра спящим крепким сном в моей яме. Я не имел еще известий о нем со дня сражения. Мы обрадовались, найдя друг друга здоровыми, и долго толковали лежа; он у меня всю ночь провел. Он советовал мне уклоняться от сообщества новых уланских товарищей моих и был, конечно, прав; но я переменил свои привычки только тогда, когда, с переводом в другое место служения, удалился от круга людей неумеренных, наполнявших полки легкой гвардейской кавалерийской дивизии.

От Гольдберга пришли мы в Яуер, а оттуда к Швейдницу и расположились на бивуаках за городом. Под Швейдницем сделалось известным, что заключено перемирие с Наполеоном, который успел уже занять Бреслау на Одере и освободить гарнизон крепости Глогау. Надобно полагать, что и французское войско было в большом расстройстве: иначе Наполеон не согласился бы заключить перемирие. Оно было в особенности нам выгодно, потому что мы могли собраться силами и соединиться с австрийцами, склоняя их к союзу с нами, о чем, впрочем, заботился и Наполеон.

Из Швейдница пришли мы к городу Стрелен, где я получил расписание селений, который нам следовало занять в Шлезии, в округе Гротгау, верстах в семи от сего города. Взяв с собою квартирьеров и фуражиров, я поехал в селение Герцогсвальдау, где назначен был штаб нашей дивизии и квартира Чаликова. Помещик в сем селении был барон Шефлер, человек недальний; у него была старая жена, клавикорды и большой каменный дом, который отвели для Чаликова.

Я остановился в корчме, лежащей за селением, созвал старшин и приступил к дислокации. Великий князь, командовавший гвардейской конницей, занял свою квартиру недалеко от Гротгау, в селении Оссиг, где была большая мыза. Кирасиры стояли в окрестностях; князь Д. В. Голицын, командир их, расположился в Гротгау. Главная квартира в Рейхенбахе, в 7 или 8 милях от нас; там находился и государь.

Сделав расписание селений для трех полков наших, я отправил квартирьеров занимать оные и составил по расспросам маленькую дислокационную карту, которую представил Чаликову, чем он остался очень доволен.

Полки наши вступили в кантонир-квартиры между 15-м и 20-м числами мая. Пока я занимался размещением полков, я не заботился о себе; все офицерские квартиры были заняты, и я остался без помещения и потому занял корчму и объявил себя хозяину его постояльцем. Но так как у него внизу не было жилой комнаты, то я расположился на чердаке. Жилье мое было неудобно, часто заливал меня дождь, подо мною целый день крик и шум; по ночам мешки с овсом, на которых я лежал, были атакованы баталионами крыс, которых я отгонял кегельными шарами, перекатывая их со слугой моим Николаем: крысы боялись этого стука и на короткое время прятались.

Вид из моего окна был прелестный: богатые золотые поля расстилались во все стороны, а над колосьями возвышались церкви селений, окруженных садами; дороги рассекали волнистые поля, по коим всюду двигались фуры. В правой стороне находилась роща, которая сохранялась для охоты короля; в ней водились разные птицы, и разноцветные фазаны иногда пролетали мимо моего окна. Чудесная страна, населенная честными и добрыми людьми! Сидя у окна и любуясь природой, воображение мое парило в прошедшем и в будущем. При закате солнца отовсюду слышались песни, и, наконец, заревая труба наша в отдаленности возвещала покой могильным голосом своим во всех окрестных селениях. Я любовался, задумывался, садился у окна и писал свои мысли. Тогда написал я послание к покойному другу моему Колошину. Мне казалось, что он со мной и разделяет думы мои своей усладительной беседой. Не уклоняйся от меня, священная память друга и утешай меня в горестях и страданиях! От тебя почерпну я твердость, в тебе найду путь к добру и истине!