веков прививали дух солдатчины, генерал-фельдмаршал — это заместитель бога на земле. Слово его — закон. Того и гляди, его еще президентом республики сделают.

…Как радуется, верно, старая таможенная крыса Матиас. Гоголем ходит. Для него этот строевой шаг — небесная музыка. Стал важной шишкой в таможне. Этим он мне обязан… — Брентен скрипнул зубами от злости. — Надо надеяться, он не обвиняет меня в том, что республика отменила ношение сабель для высших таможенных чиновников. Матиас был, есть и будет закоренелым реакционером.

…Не верю я, что все потеряно, что у нас не осталось ни одного шанса, говорил себе Вальтер, попросту не могу поверить. Почти все немцы рано или поздно проходили солдатскую службу и умеют обращаться с оружием. Опыт последних дней доказал это. Ведь нам в один миг удалось создать военную организацию. Откуда-то сразу появились вооруженные люди; они не знали друг друга, но помыслы их были едины, а это — главное. В мгновение ока возникло руководство — командующий, младшие командиры; появились военные части, курьеры, связисты, пополнение; за несколько часов все это точно из-под земли выросло!..

…Довольно давно совсем исчез с горизонта Вильгельм Штамер. Но Брентен знал, чем он занимается. Его транспортная контора сильно разрослась. У него было четыре фургона, четырнадцать лошадей и к тому еще с десяток ручных тележек, которые он сдавал напрокат почасно. Он уже чувствовал себя предпринимателем и потому вместе со своим компаньоном примкнул к союзу предпринимателей. А чтобы поддержать дух солдатского товарищества, он вступил в ферейн фронтовиков. Они собираются у Будеса на Гриндельаллее, Брентен снабжал этого ресторатора сигарами…

…Я не умею обращаться с оружием, думал Вальтер. Как, впрочем, большинство металлистов и корабельщиков… Это и понятно, их ведь очень редко призывали; они всегда получали броню как работающие на предприятиях военного значения.

— Отец, — сказал Вальтер в темноту, — ты обратил внимание? Самые сознательные слои рабочего класса не обучены военному делу! Металлисты, шахтеры, железнодорожники, судостроители… ведь они в большинстве случаев получали броню!..

— Чепуха! — пробубнил Брентен из темноты. — Броня или не броня, а каждый в свое время отбывал воинскую повинность.

— Да, верно.

Это Вальтер совершенно упустил из виду. Но, во всяком случае, с войной, с фронтом они незнакомы. У них нет военного опыта.

Карл Брентен сказал, и это прозвучало как результат долгих серьезных и не подлежащих пересмотру размышлений:

— Теперь — один выход: Советы!

II

Осадное положение. Поиски оружия. Неожиданные облавы на улицах. Запрещение выходить из дому после определенного часа. Гамбург превратился в казарму, все и вся было обязано подчиняться приказам генерала. Политическая жизнь замерла. В ферейнах отменялись вечера и доклады. Прекратились всякие спортивные состязания. Церкви были вынуждены изменить часы богослужений. Друзьям и влюбленным пришлось отказаться от свиданий.

Рут и Вальтер не встречались уже несколько дней. Однажды Вальтер под каким-то предлогом ушел с завода раньше и отправился в гавань. Он хотел повидать Рут в конторе и уговориться насчет встречи в воскресенье.

Окна и двери огромного дома на Баумвалле, где помещалась посредническая контора, в которой работала Рут, были закрыты железными шторами. Дом казался вымершим. Вальтер отыскал швейцара, и тот сообщил ему, что фройляйн Лауренс уже с неделю не является на работу. Насколько ему известно, она заболела еще до вступления войск.

— Ну-с, молодой человек, а что вы скажете о славном вступлении наших доблестных войск? Разве не удовольствие опять услышать настоящую военную музыку? Кайзер зря поторопился. Если бы…

Вальтер повернулся и ушел, не дослушав. Уже неделю больна? Разве они так давно не виделись?.. Ну да, со времени волнений в городе. Сначала — бои у ратуши. Потом вступление войск… Вальтер взглянул на часы. Еще можно забежать к ней. Он поедет по надземной дороге.

И Вальтер помчался к баумвалльской станции. Но оказалось, что на линии, проходящей над гаванью, движение закрыто; поезда на Бармбек и Эймсбюттель шли только от Ратхаусмаркта.

Значит — к Ратхаусмаркту…

— «Фр-ронт»! Ор-р-ган националистской Германии!

Вот это новость! Кто же так молодцевато вышагивает по тротуару и трескучим, на далеком расстоянии слышным голосом выкрикивает название своей газеты на углу Ратхаусмаркта, у входа на станцию надземки, именно там, где особенно густ людской поток?

— «Фр-ронт»! Ор-р-ган националистской Германии!

На газетчике кавалерийские штаны и высокие сапоги. Его мясистая физиономия прочерчена рубцами. Вокруг тонкогубого злого рта залегли глубокие складки. Ненависть и презрение светятся в холодных колючих глазах. Нарочито громко стучит он своими коваными сапогами; с презрительной ухмылкой оглядывает лица глазеющих на него прохожих. В его трескучем голосе — вызов.

— «Фр-ронт»! Ор-р-ган националистской Германии!

Прохожие обступили его и с удивлением осматривали. У многих в глазах светилось торжество, иные смущенно косились на стоящих рядом. У ратуши, в оживленнейшем центре города, среди бела дня воскрес в лице отставного капитана пропагандист милитаризма. Ошибиться насчет этого голоса нельзя было.

— «Фр-ронт!» Ор-р-ган националистской Германии!

Что же, в сущности, было в этом «органе националистской Германии»? Насмешка и издевка над слабостью и отсутствием единства среди рабочих и социал-демократов. Об ударе кинжалом в спину фатерланда, о том, что Ноябрьская революция — преступление, говорилось в нем. Демократов эта газетенка называла демагогами, рабочих — чернью. Вот что можно было прочесть в этом листке, заплатив двадцать пфеннигов.

— «Фр-ронт»! Ор-р-ган националистской Германии!

А в ратуше заседал бюргершафт. Председательствовал социал-демократ большинства. Социал-демократы большинства защищали мероприятия правительства. Независимые социалисты устраивали обструкции.

— «Фр-ронт»! Ор-р-ган националистской Германии!

У Вальтера сжалось сердце. То были не просто выкрики газетчика; то была фанфара: человек вчерашнего дня встал из гроба и требовал реванша…

III

Карлу Брентену пришлось принять решение, от которого он не прочь был бы уклониться. Но он понимал, что пришло время раскрыть карты, открыто заявить о своих убеждениях. В эти крайне тяжелые для него времена ресторан Дома профсоюзов, покупавший у него сигары, в какой-то мере помогал ему держаться на поверхности. Заведующий хозяйством Клингбейль был приятным, отнюдь не прижимистым клиентом; когда Карлу уж очень туго приходилось, Клингбейль платил ему авансом за тысячу сигар. В декабре прошлого года Шенгузен помог Брентену установить эту деловую связь и с тех пор неизменно оказывал ему покровительство.

И вдруг все кончилось.

Заведующий хозяйством принял Брентена чрезвычайно любезно. Они присели за столик и выпили по рюмке тминной и по кружке пива. Но затем Клингбейль заявил без обиняков, что «Кооперативное общество оптовых закупок» сделало ему необычайно выгодное предложение.

«Ага, — подумал Брентен, — он хочет, чтобы я снизил цены. Ну, это еще полбеды, цены таковы, что можно без особого ущерба пойти на некоторые уступки».

…Но суть не в этом, продолжал Клингбейль. Кооператоры обращают его внимание на