Почему, почему – по кочану! – передразнил Данни сам себя. Потому что себя не обманешь.

Он подлил рома в стакан и взял руку Эвы. Она была тоже под градусом, больше, чем полагалось бы, но это их судьба – и ее, и его. Следы времени и окружения, откуда они родом, слишком глубоки.

Йорма теперь играл что-то из классики, по-видимому, какую-то сонату. Еще давно, когда они жили в исправительном доме в Хессельбю, учитель сказал, что такого таланта, как у Йормы, он в своей жизни не встречал. И если ему дать хорошее образование, весь мир будет лежать у его ног, повторял он потрясенно. Но так не случилось. Не нашлось лоцмана, который провел бы Йорму через рифы их бурной юности.

Данни посмотрел на своего старого друга – строгое замкнутое лицо, полузакрытые глаза, словно он находится в другом мире. И страдальческое выражение глаз. Или не страдальческое, скорее взволнованное. Но нотка страдания все же есть.

Мысли продолжали крутиться в голове. То письмо, где он просил Клингберга помочь ему деньгами, Джоель, конечно, использовал – после убийства Ангелы послал, не указывая обратного адреса, в газету. Наркомания заставила его унижаться… но этого больше не будет никогда.

Йорма как будто ничего не замечал вокруг. Музыка? Да, конечно, но что-то еще… Что-то с ним не то. Что там говорил Линкс? Вашему другу грозят неприятности… неужели он имел в виду Йорму?

Катц пока не ответил на предложение Линкса. И как он мог это сделать? Люди вроде Линкса в телефонном каталоге не значатся. Скорее всего, тот сам его найдет… если вся эта идея не ушла в песок и Линкс передумал.

Но Даниельссон все же получил данные, позволившие снять с Катца все подозрения. Этим занималась Эва. К тому же в дело вмешались самые верхи, и на расследование поставили гриф секретности. Катц был почти уверен, что это дело рук Линкса.

За окном стемнело, но не совсем. И не стемнеет. Белые ночи в Стокгольме. В его городе. Он потянулся за бутылкой и подлил себе немного рома. А потом хватит. Он хотел остаться трезвым.